Круг замкнулся

– Не торопись с клятвами, – оборвал ее Стел. – И не Рокот здесь первопричина всех бед.

– Ну, не с первопричиной же мне тягаться? – вспыхнула Белянка. – Кем бы и чем бы она ни была…

Да даже и с Рокотом не тягаться.

Одним глотком она допила чай из бадьяна и отдала кружку. Встала на ноги, помахала, разминаясь, руками. Странная легкость продолжала струиться по телу, будто приподнимая над землей. Белянка даже повернулась несколько раз вокруг своей оси, пробуя на вкус все стороны света, – одинаково. Одинаково бессмысленно везде.

– Люди веками бьются за свободу, а получив ее, не понимают, что с ней делать? – усмехнулся Дождь.

– Если бы у меня была судьба, тогда был бы смысл ее прожить, а так… для чего мне нужна свобода, если я сама никому не нужна?

– Ноу тебя есть судьба, – Дождь раскинул руки: – Ты спасла всех нас!

– Тетушка Мухомор знала – ничего меня не ждет! – Белянка почти плакала.

– Она ошиблась, – он буднично кивнул.

– Ведуньи никогда не… – начала Белянка и осеклась.

«Но что, если в день нашей с тобой встречи тетушка Мухомор все-таки ошиблась?» – прозвучали в голове ее собственные слова, сказанные на этом самом месте.

Дождь кивнул ее мыслям. Да, ведуньи ошибаются, но жизнь всегда права, и никто не знает, что на самом деле несет рассвет. Белянка дышит, ходит по земле, значит, она должна жить дальше. Она хочет жить дальше. И в этом есть смысл. Даже когда смысла не видно, он есть. За облаками всегда есть солнце. И нужно идти, бороться, прорываться к этому солнцу.

В пустоту хлынул свет. Белянка смеялась в каждом листочке, скользила бликами по воде и тенями по песку. Она открыто смеялась и наконец-то была счастлива. Потому что все было правильно. Как бы ни было страшно, и больно, и жутко – все было правильно! И она прошла этот путь: прошла по своей дороге, сама ошиблась и сама поднялась.

И дальше – что-то будет. В прошлом уже нет другого пути, но в будущем еще все пути открыты.

Белянка смеялась и впервые в жизни ощущала, что она там, где должна быть. И вместе с ней смеялись Дождь, Ласка, Стел и весь Лес.

Вечность спустя смех стих. Белянка вновь повернулась вокруг своей оси, и теперь все стороны света казались ей неизведанными и манящими. В каждой из них крылся свой потаенный смысл.

– Свобода, – повторил Дождь, и Белянка с улыбкой перехватила его взгляд, а потом обернулась к Стелу.

– Я не буду клясться убивать Рокота, – сказала она. – Но я не хочу, чтобы рыцари принеси в лес новые ключи.

– Идем со мной, – просто ответил Стел. – Я не обещаю, что мы спасем мир, но мы… попытаемся?

– Идем.

Белянка стояла на земле босыми ступнями. Лес провожал ее тишиной.

Кожа ерошится мурашками под рубахой Рани, и больше нечего терять, незачем спешить. Нет ничего – только память о солнечных волосах Стрелка и глазах цвета высокого летнего неба.

Больно. Но когда больно – нужно глубже дышать и бросаться грудью на острие, чтобы оставаться живой и настоящей. Сердце дано для того, чтобы болеть, а жизнь – для того, чтобы жить.

– Идем, – повторяет Белянка.

И Лес молчит в преддверии нового круга.

Теплый мир дышит.

Глава 50

Лесная свирель сипло тянула звуки, качая в потоках ветра кроткую мелодию. Под такую только танцевать на балах: начищенный пол, сотня свечей в канделябрах и острые каблучки торопятся в такт: пам-па-па-пам-пам, та-та, та-та. На сомкнутых веках искрятся блики и сыплются кружевной волной – золотое платье вздувается колоколом, опадает, и несется за быстрой танцовщицей шлейф. Агила смеется, запрокидывает голову, и темные косы с желтыми помпонами бьют по спине, оголенной глубоким вырезом. Эман обнимает ее за талию и белозубо, нахально улыбается.

Чушь. Агила никогда не заявится с косами на бал, но ее свадьба с Эманом, скорее всего, состоится. Особенно если Стел не вернется домой. А он не вернется.

– Что ты играешь? – спросил Стел, не открывая глаз, чтобы просто отогнать навязчивое видение.

– Колыбельную, – бросил Вьюрок, поглубже вдохнул и заиграл с новой силой.

Хороша колыбельная.

– Больше похоже на танец.

Вьюрок доиграл до конца фразы и остановился.

– А это и есть танец, – он выдохнул в свирель пару нот и добавил: – Древний танец жизни.

Стел лежал на ветряке у Приюта, не открывая глаз, и слушал лесную колыбельную. Матушка баюкала его другими песнями. Матушка. Она теперь долго будет одна. Будет пить чай, левой рукой набрасывая эскизы, а правой зажимая влажный от слез платок. Будет кругами ходить по детской комнате Стела, стирать пыль, открывать окно. Созреют вишни, она сварит компот и по привычке нальет первый стакан для сына. А потом выпьет его сама. Она все теперь будет делать сама.

Свирель стихла, и послышалось низкое, гортанное пение, оно нарастало, истончалось, набирая высоту, вновь скатывалось к басам – все та же мелодия без слов дрожала в воздухе, напитывала землю. Звуки растворяли тело, и тело становилось звуком, прозрачным, чистым, по корням стекало к глубинным водам и прорастало травой на том месте, где когда-то лежал человек по имени Стел.