Круг замкнулся

Однажды, когда в конце обеда по кругу пустили корзину с фруктами, Бенжамен воспользовался возможностью получше рассмотреть сидевших в ряд монахов. Юные либо отмеченные старческим маразмом, все они рассеянно вгрызались в груши либо жевали наполовину очищенный банан. И у всех был остановившийся взгляд, как у людей, настигнутых земным наслаждением, пусть и мимолетным. И тогда впервые Бенжамен ощутил свое родство с ними — может, и греховное, но от того не менее глубокое. Ему хотелось рассмеяться — ликующе, без какого-либо намека на издевку. В аббатстве часто раздавался смех, несмотря на предостережения, начертанные в книге наставлений святого Бенуа (экземпляр этих правил монашеского поведения имелся в келье Бенжамена): «54: Не произноси пустых речей либо таких, что говорятся лишь смеха ради. 55: Не заводи привычку смеяться слишком часто либо слишком громко». Иногда он встречал компанию монахов на мосту, переброшенном через Фонтенель, мирно протекавшую по монастырским землям. Монахи бросали крошки хлеба уткам, собиравшимся в стаю ради кормежки, какой-то детский восторг сиял на их профессорских лицах, и на миг чудилось — старое забытое ощущение, — что настанет день, когда вся жизнь будет состоять из таких вот фрагментов блаженной простоты, и робкое счастье охватывало Бенжамена, — счастье, которое прежде ему доводилось испытывать лишь раз или два в далекие школьные годы.

Вскоре Бенжамен сообразил, что восстанавливать силы ему помогает именно железный распорядок дня. То, что поначалу казалось убийственным занудством, теперь виделось, как ни странно, спасением, и постепенно у него сложился свой режим дня: посещение четырех из семи служб, а в промежутках чтение, прогулки и размышления. (Впрочем, для последнего вида деятельности более подходящим названием было бы «мечты наяву».) Он настолько противился каким-либо изменениям в этой схеме, что выходил в сад всегда в одно и то же время, садился на одну и ту же скамью. Даже когда накрапывал дождик, а небо над Св. Вандрием приобретало стальной оттенок, Бенжамен в три часа пополудни отдыхал на садовой скамейке, вызывая скрытое любопытство монахов, работавших в саду, и пытаясь размотать клубок своих стародавних сомнений. В аббатстве он успокоился, насколько мог; во всяком случае, был доволен тем, что сбежал из Германии от безысходного одиночества. Но он знал, что под этим тонким покровом внешнего покоя мысли его пребывают в прежнем разброде. Религиозного чувства в нем не было; оно не возвращалось к нему, сколько бы всенощных он ни высидел. Бенжамен лелеял смутную надежду, что, приехав сюда, он почувствует себя невинным, что бы это ни значило. Его тело пребывало в покое, спал он все чаще без снов и крепко, как дитя, но строптивый мозг вел себя как анархист за рулем, гоняя на бешеной скорости и плюя на запретительные знаки. Он думал о прошлом: о рухнувшем браке; об Эмили, Мальвине; о Сисили и о прочих людях, забредавших в его сознание. Он думал об утраченной вере и зря потраченных годах. И пытался разобраться, действительно ли эти годы прошли впустую. Он пытался разобраться во многих вещах, крупных и мелких. И всякий раз ему это не удавалось.

* * *

Бенжамен уже восьмой день скрывался от мира, когда в аббатство приехал новый гость, англичанин, и поселился в соседней келье. Бенжамен сразу заметил, что новичок слегка отличается от прочих затворников. Не только внешне — седые волосы, возраст ближе к пятидесяти и чуть более спортивный вид, чем это свойственно людям, которых тянет к монашескому образу жизни. Но подлинное отличие проявлялось в его поведении. Похоже, в стенах аббатства он чувствовал себя неуютно. Свободно говоря по-французски, он постоянно обращался к Бенжамену с протокольными вопросами: когда надо встать, когда преклонить колени, как обращаться к настоятелю и тому подобное. В трапезной, когда прочие неторопливо поглощали еду, размышляя о чем-то своем, этот человек нервно стрелял глазами, словно желая убедиться, не произвел ли он дурного впечатления каким-нибудь словом или жестом. Службы он посещал редко, а когда приходил, напряжение в нем только усиливалось. Бенжамен решил, что у этого человека есть какая-то тайна.