Круги ада. Восставшие миры

Флэндри выпустил облачко дыма. Он клубился перед экранами обзора, как бы покрывая вуалью бездну, лежавшую вокруг.

— Теоретически все это может быть и так, — продолжал он. — Однако по прошествии веков этот компьютер стал кое-чем иным, нежели тихим помешанным. Действительно, первое, что он сделал, — придумал эту шахматную игру, потом изменил ее, потом произвел бойцов, которые не подчиняются правилам, потом расширил поле их деятельности и разнообразие боевых действий, при этом компьютер увеличивал и площадь своего влияния, — и все это было сделано для того, чтобы сохранить вменяемость умнейшей машины.

— Что? — удивилась Диана.

— Почему бы нет? Подумай сама: такая мыслящая штука, как этот главный компьютер, — и нате вам: ничего, кроме рутинных исполнений чьей-то воли, без притока новой информации. И все это десятилетие за десятилетием! — Флэндри поежился: — Бр-р! Ты должна представлять, что ухудшение чувствительности датчиков делает с органическими созданиями. Наш компьютер осуществил самостоятельный поиск, разработав нечто усложненное и непредсказуемое для постороннего наблюдателя. — Флэндри сделал паузу. — Я не допускаю мысли об аналогии с Создателем, в которого ты веришь…

Он пожалел о сказанном: Диана вскинулась, как взнузданная кобылка, и отрезала:

— Я бы хотела получить полный отчет о том, как ты овладел ситуацией.

— О, конечно, к вашим услугам, — опешил он. — Не то, чтобы это было очень сложно, но… В тот момент, когда я разбудил Белого Короля, мир, о котором он мечтал, испарился.

Его метафора прошла мимо нее, поэтому Флэндри продолжал:

— Компьютер оказался совершенно неспособным вернуться к первоначальному характеру операций. Братец Аммон найдет свое счастье в металлах, ожидающих его первый корабль. Я убежден, что твой моральный долг рекомендовать Аммону выдать мне значительное вознаграждение. В обычной ситуации он просто обязан был бы выплатить мне немалую сумму.

— Моральный! — в ней всколыхнулась горечь. Диана уже кое-что узнала о жизни. — Моральный!

Флэндри обратил внимание на этот акцент, но понял его по-своему: он расценил это как раскаяние Дианы в столь эмоциональном поведении.

— Кто ты такой, Доминик Флэндри, чтобы толковать о морали, ты, который принес клятву на верность Империи и схватил взятку, чтобы служить Леону Аммону?

Флэндри словно ужалили, он отпрянул:

— Что еще я мог сделать?

— Отказаться! — Ее тон вдруг смягчился. Она тряхнула своими янтарного цвета волосами, улыбнулась печально и потрепала его руку:

— Ничего, не печалься. Я от тебя слишком много требую, не так ли? Давай будем взяточниками вместе, Ники, дорогой, и давай будем добры по отношению друг к другу до тех пор, пока вам не придется попрощаться.

Он смотрел на нее долгим взглядом, затем перевел его на звезды… Голос Флэндри звучал тихо, спокойно:

— Думаю, Диана, я смогу рассказать тебе, что у меня было на уме. Я возьму плату за эту работу, ведь это также плата за риск — на всю мою оставшуюся жизнь — быть раскрытым и сломанным. Это представляется разумной платой за то, чтобы удерживать границу неприкосновенности.

Ее губы раскрылись. Глаза удивленно смотрели на Флэндри:

— Я не понимаю тебя.

— Айрумкло должны были все покинуть, — сказал он. — Это знают все, знали все. Самопророчество сбылось: гарнизон стал некомпетентным. Способные граждане уехали, забрав с собой все накопленное. Экономический и оборонный капиталы находились в глубоком штопоре. Падение дошло до той точки, где уже нет рационального объяснения нашего дальнейшего присутствия здесь. В конце концов Империя должна будет отдать Айрумкло. А без этого якоря вся граница будет отброшена назад на целые парсеки; а Мерсейя и Длинная Ночь станут еще ближе. — Флэндри вздохнул. — Леон Аммон злой, презренный человек, — продолжал он. — В иных обстоятельствах я бы предложил тебе зарезать его перочинным ножом. Но у него есть сила, цель, некоторая смелость и своеобразный дар предвидения. Я пришел к нему для того, чтобы узнать о его намерениях. Когда Аммон рассказал мне об этом деле, я согласился, потому что… Ну хорошо, если имперские бюрократы получили бы Вэйленд, они не знали бы, что с ним делать. Может быть, они наложили бы на его существование штамп секретности, чтобы никто не строил планы насчет него и вообще чтобы не тратить на Вэйленд дополнительные усилия. Кроме этого, какое еще вознаграждение могло бы сделать «единомыслие и консолидацию» такими уж нереальными? Однако у Аммона есть свой собственный интерес, который он стремится реализовать. Ему еще придется остаться на своем месте. Его предприятие будет человеческим предприятием. Он вложит в него очень много средств — и добудет столько экономических и политических средств для собственного продвижения наверх, что это может заставить правительство защищать его интересы. А это означает — мертво стоять на Айрумкло. Это означает удерживать эту границу, и даже простирать контроль во внешние области. Таким образом, — заключил Флэндри как говорит пословица, он может быть сукиным сыном, но он наш сукин сын.