Круги Данте

Данте хранил почтительное молчание, слушая рассказ о происшествии, которое случилось в 1304 году с одним из городских мостов. Теперь он погрузился в новые сомнения. Ему стоило попытаться узнать что-нибудь о ненавистных преступлениях, которые он должен был расследовать, от того, кто был в курсе городских событий и проявлял настоящий и явный интерес к таким происшествиям. И поэт пошел на риск. Он закашлялся и постарался изменить тему.

― Когда ты упомянул слово «ад», я решил, что ты расскажешь мне о других событиях… произошедших совсем недавно, вести о которых дошли даже до Болоньи, ― заметил Данте осторожно, но слуга смотрел на него, не мигая, не произнося ни слова, словно ожидая большей ясности. ― Я имею в виду страшные убийства… «Дантовские преступления», вроде бы так их называют, ― добавил Данте, прибегая к обозначению, которое вызывало у него отвращение.

― Святой Боже! ― воскликнул Кьяккерино с ужасом и перекрестился. ― Как же далеко доходят такие жуткие новости! Хоть бы Создатель оградил нас в своей беспредельной благости от подобных вещей! Но лучше об этом не говорить, мессер! Это, несомненно, дьявольское дело.

Слуга смотрел с опаской, словно действительно боялся, что духи ада спрятались в каком-нибудь из углов комнаты.

Данте понял, что во Флоренции царит настоящая паника. Его бывшие соотечественники старались забыть о преступлениях, не говорить о них, словно это могло сделать их менее реальными. Но когда это выходило наружу, они реагировали, словно испуганные, дрожащие и бессильные кролики.

― Ты не веришь, что это убийцы были людьми вроде нас с тобой? ― спросил Данте шутливо, вспоминая бредни проповедника с Санта Кроче.

― Вроде нас? Конечно, нет! И если они люди, ― ответил Кьяккерино, ― то их души совсем потеряны, так что они мало чем отличаются от демонов…

― И говорят, что преступления следуют детально сценам из книги, которую написал один из ваших самых знаменитых поэтов, ― продолжал упрямо Данте с оттенком гордости.

Поэт боялся услышать от слуги что-то неприятное о себе самом, но все же не мог удержаться от того, чтобы услышать мнение о своем творчестве от постороннего. Он никогда не любил говорить о себе самом. Возможно, теперь ему это было необходимо, чтобы получить информацию.

― Да… они сходны с произведением одного изгнанного поэта, который был среди белых, ― ответил Кьяккерино, который нервничал все больше. ― Но я не слишком начитан… Я мало знаю об этом… кое-что слышал, и ничего больше.

― И что именно ты слышал об этом? ― настаивал Данте, который слишком заинтересовался этой темой, чтобы отступиться.

― Ну, говорят, что рядом с этими местами находили листы с записанными текстами этого поэта… ― без особого энтузиазма произнес Кьяккерино. ― Но знаете? Прошло очень много лет, и он далеко, если он вообще еще жив! Не стоит говорить об этом мессере, ― заключил он меланхолически. ― Это нехорошо.

Данте отвел взгляд, немного огорченный, и посмотрел в окно. Он должен был понять, что большинству тихих простых флорентийцев это совпадение должно было показаться более чем странным.

― Четыре таинственных убийства… ― сказал Данте, устремив взгляд в прямоугольник света, через который проникали городские шумы.

― Три… И по милости Божьей четвертого не будет! ― поправил Кьяккерино.

― Три? ― спросил Данте, удивленно глядя на него.

― Да, мессер, ― ответил тот серьезно. ― Моя память не покинула пока меня, подобно моему зрению, вот так.

― Вот оно что… мне говорили о четырех, ― произнес Данте, озадаченный таким расхождением в сведениях.

Кьяккерино смотрел в пол, и его вид, казалось, демонстрировал все его математические способности, которых у него, очевидно, было не слишком много. Поразмышляв некоторое время, он снова заговорил.

― Три, мессер, ― подтвердил он. ― Мессер Бальдазарре де Кортиджани на соколиной охоте. Этот другой… некий мессер Бертольдо, а еще иноземный торговец в мусоре около новой церкви Санта Репарата. Так что три, ни больше ни меньше… Они все ужасные!

― И все с этими добавленными к ним записями, ― добавил Данте.