Круги Данте

― Это началось в Брюгге, ― продолжал поэт, ― под предводительством одного любопытного человека ― бедного ткача по имени Пьер де Коннинк. Но весь мир знал его как Короля Пьера из-за его доблести и способностей, особенно ораторских. Говорят, что ему было не менее шестидесяти лет и что он был слабый и голодный, одноглазый, он не знал ни французского языка, ни латыни; тем не менее то, что он делал с родным языком, было чудом, потому что он сумел поднять множество мастеровых против богатых хозяев. И среди восставших были ткачи, как сам Пьер, мясники, башмачники, валяльщики шерсти, красильщики, ― уверенно продолжал Данте.

― И они победили? ― скептически спросил Франческо.

― На какое-то время у них получилось, ― ответил Данте, ― потому что они были более ловкими, чем эти могущественные люди, которые их презирали. Пока последние просили помощи у французского короля, чтобы подавить восстание, мятежники смогли объединиться с местными дворянами в войне против Франции. С этой поддержкой они сперва составили заговор в Брюгге. Он закончился настоящей резней французов, по сравнению с которой бледнеет бойня, которую мы знаем как сицилийскую вечерню.[50] Рассказывают, что улицы и площади были заполнены трупами и что потребовалось три дня, чтобы вывезти их на повозках за пределы города. Кроме того, среди мертвецов были могущественные горожане, которые совсем недавно кичились своим богатством и гордо шествовали по улицам, а теперь утонули в крови. Тогда больше с энтузиазмом, чем с настоящей подготовкой, (потому что эти люди не привыкли к битвам, у них почти не было оружия) они пополнили ряды графа Гвидо Фландрского в Куртрае. Потом они нанесли поражение французской коннице ― ни больше ни меньше. Цвет мировой кавалерии был побежден и опозорен жалким отрядом, так плохо вооруженным, как мало кто может себе представить, ― заявил Данте с нескрываемым удовлетворением, которое свидетельствовало о его отношении к французам.

― Что общего имеет все это с бегинами с Санта Кроче? ― спросил Франческо нетерпеливо.

― Ну, ― сказал Данте, ― через некоторое время могущество французов вернулось, и они решили уничтожить врага. Фламандское дворянство получило почетный мир, но он означал конец восстания, и многие мятежники предпочли сбежать раньше, чем им пришлось бы под пытками признать свои преступные деяния. Возможно, это был момент, который они выбрали, чтобы принять покаяние на итальянской земле.

― Дайте мне хороший предлог, и я пошлю туда несколько наших солдат, ― уверил его Франческо бесстрастно. ― Они выбьют их миленькую дверь, и вам приведут этих фламандских бегинов во дворец закованными в кандалы.

― У меня нет такого предлога и нет желания добиваться подобных мер, ― твердо ответил Данте. ― И то, что я тебе говорил, это предположения, пока нет доказательств.

― По крайней мере, некоторые были бы уже повешены под солнцем, а некоторых уже вынули бы из петли, ― сказал его собеседник, прежде чем налить себе еще вина.

― Да, ― весело произнес Данте. ― Наши соотечественники имеют обыкновение утверждать, что там, «где нет повода для преследования, необходимо его изобрести». Я прочувствовал это на своей шкуре; кроме того, если они не имеют с нашим делом ничего общего, то преступления будут продолжаться, а мы только потеряем драгоценное время. И потом, что мы скажем нашим «кающимся братьям»?

― Ба! ― воскликнул Франческо. ― Вероятно, они не бросают никого в нужде, а некоторые копят свое подаяние.