― Сегодня в этом дворце был основан союз. Союз, в котором, несомненно, мне бы хотелось видеть такого человека, как вы; но вы же понимаете, что пока это невозможно, ― оправдывался Баттифолле. ― Мы стараемся объединять представителей разных группировок. Это горожане, которые обладают настоящей властью и готовы к компромиссу, ― убежденно закончил он. ― Конечно, привлечены те, кто поддерживает короля Роберта.
Тут он сделал паузу, словно подбирал подходящие слова.
― Я полагаю, вы не знаете, что в эти дни достойнейшая и благороднейшая дочь короля Альберта Великого пересечет наши земли по пути в Пулью, где обвенчается с мессером Карлом, герцогом Калабрии, сыном мессера Роберта, ― продолжал граф. ― Некоторые из ее свиты, ― например, сам брат короля, мессер Джанни, ― прибыв во Флоренцию, будут участвовать в деятельности этого союза, чтобы укрепить королевскую власть. Любопытно, ― сказал граф, неожиданно остановившись и посмотрев на Данте с загадочной улыбкой, ― иногда я думаю, что ваши горожане убеждают себя в том, что я, как наместник короля Роберта, с его согласия могу принимать решения. В конце концов, так как я хочу, чтобы был мир, меня это не волнует, я могу только радоваться, что хоть кто-то внушает им доверие или уважение.
Данте молча скептически воспринял это заявление; однако Баттифолле снова возбудил его любопытство, и теперь он страстно хотел знать, к чему тот ведет.
― Самое важное ― это результаты, ― продолжал граф. ― И они кажутся довольно обнадеживающими.
― Вы хотя бы поделитесь со мной причинами вашего удовлетворения? ― спросил Данте, утомленный этими речами и удивленный косыми взглядами собеседника.
Наместник улыбнулся, вопрос гостя не задел его. И не нарушил ритма его шагов.
― Я скажу вам то, о чем вы просите. Эти флорентийские горожане пришли к общему решению реформировать сеньорию с целью в будущем выбирать приоров. Вы хорошо знаете, что те семеро, которые сегодня составляют правительство, ― это уступчивые люди, покрывающие беспредел барджелло, который их поддерживает. Кроме того, они прямо говорят, что единство Флоренции невозможно, ― заметил он с чувством. ― При новом порядке другие шесть человек присоединятся к ним. Мы ожидаем, что таким образом будет меньше ссор и непонимания.
― Тринадцать приоров? ― спросил Данте. ― Флорентийцы согласились нарушить свои юридические установления, чтобы изменить состав правительства?
Он был удивлен. Мера была экстраординарной; кроме того, он вспомнил о замалчиваниях, о том, что искажение законов было всегда. Получалось, что теперь было поставлено под вопрос государственное устройство сеньории: ведь прошло лишь пятнадцать дней после выборов предыдущих приоров.
― Это было сделано для блага города, ― бросил Баттифолле, ― и потому что они были убеждены в сложности момента.
Данте представил себе эту сцену. Ситуация не могла быть приятной для противников сеньории Роберта; однако они присутствовали, и это было хорошим доказательством того, что их положение оставалось таким же привилегированным, как и раньше. Тут собрались представители знатных родов, и это не оставляло сомнений, что за каждым из них стоит отряд не менее чем в сто человек. А значит, в этой тайной сходке, пришедшей к единому решению, слова весили меньше, чем во время других собраний.
― Решение, благословленное папой Иоанном? ― спросил Данте.
― Забудьте об этом честолюбце и предателе! ― резко воскликнул Баттифолле. ― Папа ведет уединенную жизнь в Авиньоне и каждый раз все меньше интереса проявляет к Италии, кроме тех дел, когда речь идет о его личном интересе. Сами флорентийцы решили взять судьбу в свои руки.
Данте не нравились эти уловки. Он не мог знать, разделял ли их король Роберт. В конце концов, Жак д'Оса, который занял папский трон под именем Иоанна XXII, был советником неаполитанского государя и должен был, очевидно, представлять его интересы в союзе с анжуйцами. Хотя публично понтифик презирал короля, называя его «жалким трусом» всем, кто хотел это услышать. Иоанн представлял собой в глазах своего прежнего господина нечто намного большее, чем необходимое оружие в его претензиях на полуостров.
― И поэтому вы решили, что дела определенно будут решены? ― уточнил поэт.
― Я думаю, что во Флоренции, по крайней мере, будет сделан важный шаг для обретения внутреннего мира, ― ответил граф убежденно. ― Только такое решение может поставить лицом к лицу то, что было, с тем, что есть.