Круги Данте

В то же время ему показалось странным, что прошедшие дни он провел, не находясь под неусыпным контролем, и мог свободно передвигаться по Флоренции. Этому было трудно найти объяснение. Его гостеприимные хозяева должны были понимать, что после всего произошедшего Данте Алигьери не будет так безрассудно смел, чтобы в одиночку предпринимать какие-то действия. Например, пойти навстречу опасности и болезненному духу окрестностей Санта Кроче. Но это ограничивало возможности расследования, а срок, который Баттифолле назначил, погрузив поэта в вязкую тоску ответственности, угрожающе приближался. Беспокойство поэта усиливалось, у Данте было мрачное и все более отчетливое предчувствие того, что все закончится каким-то событием, предусмотренным кем-то, неизвестным ему.

Он не хотел, чтобы его сомнения заперли его в четырех стенах, в которых он жил все это время. Слуги дворца привыкли к его присутствию, его отлучкам и возвращениям. И Флоренция, если избегать самых опасных и уединенных закоулков, могла быть для него таким же безопасным городом, как для любого настоящего иностранца. Он предпринимал свои вылазки тогда, когда город был наиболее оживленным. Он посещал самые людные места со слабой надеждой найти какую-нибудь деталь, которая могла бы быть ему полезной. Но флорентийцы не представляли для него существенного интереса, они, казалось, вели размеренную жизнь, держались как обычно. Хотя поэт не мог забыть жуткую сцену, которую он увидел вблизи Сан Миниато, у подножия дерева, покрытого человеческими внутренностями. Легкое волнение, острый дух разложения витал над горожанами. И, возможно, в той толпе уже была скрыта свеча, которая сможет поджечь жизнь флорентийцев, пропитанных смолой недовольства.

Выходя в ворота дворца Подеста, поэт повторял путь, проделанный в первый день. Он шел на юг, избегая таким образом мест, откуда был родом. В глубине души он чувствовал тяжесть, болезненную ностальгию, кроме того, поэт решил избавить себя от возможной встречи с кем-то, кто смог бы опознать его. Он старался сильно не удаляться от центра, не отделяться от человеческого потока, который поглощал его каждый день. Он даже не стал переходить через Арно, чтобы пойти к Ольтрарно, он старался ограничиваться тем, что доходил до площади Сеньории, настоящего магнита, который притягивал тысячи душ, населявших Флоренцию. И там он имел обыкновение следить за этим бесчеловечным барджелло, этим Ландо де Губбио, чья дурная слава шла впереди него. Никто не говорил, что это был он, это было не нужно, потому что люди расступались перед ним с почтительным страхом, заставлявшим их держаться как можно дальше от него.

Свита на лошадях медленно ехала от дворца, лениво и вызывающе. Туча вооруженных наемников окружала этого надменного кондотьера. Худой человек, ростом выше среднего, проезжал, немного согнувшись под весом одеяния, более подходящего для военного, чем для городского полицейского. Его лицо, покрытое плохой желтой кожей, и длинный крючковатый нос имели хищный вид. То же впечатление производили глубоко посаженные темные глаза, сильно выдвинутая вперед нижняя челюсть и слабая хитрая улыбка на губах. Он медленно обводил площадь и своих спутников беспокойным взглядом, и казалось, что его глаза видят дальше обычного, как глаза часовых на галерах, глядящие сквозь бурю. Под этим взглядом совы возникало ощущение, что он видит все, что человек хочет скрыть. Может быть, поэтому не было более сильного желания, чем защититься от этого взгляда, чтобы скрыться от страшной косы смерти. Словно сама смерть играла с горожанами, глядя глазами этого барджелло, сделав его своим орудием. Данте почувствовал холод лезвия кинжала, когда эта группа прошла в нескольких шагах перед ним. Как все прочие, он со страхом отвел глаза, словно боялся, что эти глаза украдут его разум и выведают его секреты. После того как барджелло прошел мимо, поэт вздохнул с облегчением; появилось чувство свободы; стало возможно продолжать жить, даже не зная заранее, куда эта жизнь заведет его. Ужас, в который всех погружало присутствие этого жестокого барджелло, медленно проходил.

Пережив все это, обессиленный и печальный, с сильно бьющимся сердцем, поэт предпочел вернуться во дворец. Вольный воздух Флоренции был наполнен подозрениями.

Глава 42