Круги в пустоте

- А вот что болит, то и плохо. Не должна такая царапина болеть, если стрела нормальная. Тебя ведь только чиркнуло слегка, едва мякоть задело. Такие царапины у наших воинов не принято и замечать. А раз говоришь, болит - значит, яд. У кочевников сильные яды. Знать бы еще, чем именно мазали стрелу. Дышать тебе не трудно?

Митька прислушался к своим ощущениям.

- Ну, как бы давит слегка горло... Типа как обвязали плотным... - он замялся, подбирая нужное слово. Ну не знал он, как по-олларски будет "шарф". Впрочем, кассар понял и так.

- Ладно, будем лечиться, - коротко изрек он. - На всякий яд есть противоядие, так что не радуйся, не помрешь. Я тебя туда не пущу.

15.

Ему казалось - плотное колючее одеяло навалилось сверху, укутало, сжало, так что уже и не пошевельнуться, и дышать получалось еле-еле - частыми, но не слишком удачными попытками. Оранжевая боль, поднимаясь от ноги, плясала по всему телу, облизывала огненными языками, давила и плющила внутренности, и от нее хотелось не кричать даже, а плакать навзрыд, как маленькому. Боль и выглядела точно гость из детской страшилки - мохнатая юркая тварь, апельсиново-рыжая шерсть стоит дыбом, а желтые немигающие глаза точно два фонаря, просвечивают всю душу насквозь, и скалятся мелкие, но удивительно острые зубы, в огромной - от уха до уха - пасти. Более всего тварь напоминала Чебурашку - но не того, из мультика или с конфетного фантика, а другого Чебурашку, настоящего, прискакавшего из подлинного мира, где все друг друга жуют и мучают. Не хватало только Крокодила Гены, но Митька с горькой обреченностью понимал - придет и он. Тоже настоящий, безжалостный, древний ящер-убийца.

А умирать не хотелось. Легко было кричать в лицо кассару, что лучше уж смерть, чем постылая жизнь в чужом мире, но он тогда и не подозревал, что смерть - это не как ножницами, чик-чик - и готово. Смерть, как выяснилось, это не только боль, но и отвратительная рыжая мартышка, и тоскливое сознание бессмысленности всего, и бритвенно-острая мысль, что ни солнца, ни звезд, ни мамы не будет уже никогда. Чем больше он думал про никогда, тем страшнее становилось. И даже если будет что-то потом, даже то самое "царство любви и истины", о котором говорил единянин, то ведь все равно - в прошлое не вернуться, это железно, это никому не под силу, тут никакой Единый не выручит.

"Что же Ты так? - мысленно шепнул он. - Я ж Тебя просил, чтобы все хорошо вышло, а вместо этого - стрела, яд, гадина рыжая кривляется и кусается... Ты, наверное, подумал, что я и вправду помереть хочу, а я это так говорил, по глупости, я на самом деле не хочу, не надо, я боюсь. Ты все-таки подожди, ну я же Тебя прошу, понимаешь?"

Но Единый молчал, и сквозь оранжевые языки пламени равнодушно мигали ледяные звезды. Ледяные... леденцы. Хотелось протянуть руку, сорвать какую-нибудь звездочку, сунуть в рот. Наверняка ведь сладкая. И он даже попытался, но ничего не вышло - рука точно тряпка шлепнулась на землю, поскребла пальцами по траве.

- Пить хочешь? - склонился над ним кассар. - Сейчас, сейчас. Вот так, голову чуть повыше. Пей, только осторожно, сильно не глотай.

К губам его прислонился холодный край чаши, и он хлебнул. Вода была удивительно вкусная, чуть кисловатая - видимо, кассар намешал туда каких-то своих трав.

- Сейчас попробую еще траву лиу-илгу-манни, - негромко бормотал кассар. - Это сильная трава, есть покровительствует Ильду-кья-тиу, Лунная Госпожа. Правда, сейчас, в новолуние, ее влияние ослаблено, но попробовать все же надо.

Он рылся в одной из своих сумок, и языки костра освещали его лицо резкое, сильное, точно вытесанное из гранита. Костер, оказывается, был на самом деле - большой костер, светлый, и не в яме, а у всей степи на виду. И как это ему удалось разжечь, если тут и дров нормальных нет, одни прутики? Почему не гаснет?

Костер и не думал гаснуть - горел ровно, пламя гудело весело, и рыжие языки сменялись голубыми, а то и лиловыми. Сейчас кассар, видимо, не думал о безопасности - налетай хоть вся степь, усыпай стрелами, плевать.

- А кто это был? - разлепив тяжелые губы, спросил Митька. - Ну, которые стреляли?

Харт-ла-Гир пожал плечами.

- Трудно сказать. Одеты как млишу, такое кочевое племя есть, разбойники еще те... Только откуда здесь млишу? Млишу сейчас далеко на восток ушли, к свежей траве. Разве что какие изгнанники? А озоруй изгнанники в степи, о них было бы известно. В той же Хилъяу-Тамга предупредили бы, что промышляют. Так напротив, староста сказал, что тихо сейчас, ибо зной. Вот пойдут к осени дожди, трава воспрянет, караваны на Север потянутся - тогда и разбойники сюда вернутся.

- А кони наши не того? Не задели их? - превозмогая тошноту, выдохнул Митька.

- Кони у нас умные, - усмехнулся кассар. - Как стрельба пошла, они сразу в степь удрали. Вон, видишь, бродят слева.