Круглая молния

Отдохнувший Славка-гармонист заиграл вальс «На сопках Маньчжурии», и все, кто мог, закружились среди березок.

Леха сбегал домой — поесть. Дома никого уже не было, но на загнетке стояла сковородка с яичницей.

Леха ел и принюхивался. Ветки березы, дуба, клена, развешанные на окнах, на дверях, за ночь привяли и разносили по хате теплый, прилипчивый лесной запах. Так обычно пахнет в бане — от веников, брошенных после парки.

«Где же Натка? — подумал Леха. — Наверно, отец с собой взял. А может, уже Галина из города приехала?»

Так или не так, а он был свободен и снова побежал на праздник. И тут, по дороге, увидел отца. Он сидел под дубом, а рядом ползала по земле, собирала прошлогодние желуди Натка. Дуб этот был самый приметный в деревне. Когда-то ребятишки из озорства втянули на его макушку покрышку от «Беларуси» и подожгли. От покрышки загорелся и сам дуб, но не весь, а только макушка. И вот теперь снизу он был зеленый, а сверху — черный. Обожженные сучья корявилась над зеленью, будто дуб тянул в небо руку со скрюченными пальцами, просил — помогите.

Леха хотел подбежать к отцу, но с другого бока ствола увидел сидящую Алису и остановился.

— Как же ты с ними справляешься, с бесенятами? — спросила Алиса, и Леха понял: бесенятами были они с Наткой. — Один и один?

— Галина приезжает.

— Галина, считай, отрезанный ломоть. А ты так думаешь и век вековать?

— Рано еще об этом, — сказал отец и нахмурился, — ты сама свою судьбу-то устраивай.

Алиса глянула на отца, и глаза ее заблестели от слез.

— Сам ведь знаешь, без тебя какая у меня судьба? Извелася вся, ни одной ночи не сплю, а ты хоть слово какое сказал бы. Ты не думай, что я твоему горю радая. Когда Вера была, разве я что сказала? Ни словечком не обмолвилась. Только сердце как пташка какая залетная… Ой, Мишенька, голубь ты мой ясный…

— Хватит, — сказал отец, — попела, и ладно. Дите б постыдилася.

Алиса заплакала.

— Гонишь? Ну, хорошо.

Она встала, закинула за спину косу.

— Не пожалел бы, Михайло Иванович.

И пошла прочь, как пьяная, волоча за собой шелковую красную косынку.

Лехе стало жалко Алису, и он пошел за ней. Шел и думал: надо было Яшу не с Галиной познакомить, а с тетей Алисой. Она — красивше. И коса длиннее. Может быть, Яша тогда бы и не уехал, а остался в Стариках. Сам же говорил, что ему кино до чертиков надоело.

Алиса не видела Леху, прошла немного полем и повернула к виру: там все еще продолжалось веселье. И вдруг среди этого веселья раздался чей-то страшный, захлебывающийся крик:

— Агрессор!

Музыка тотчас же смолкла, и все увидели бегущего с фермы бригадира Саню Маленького. Саня бежал и кричал дурным голосом: помогите! А следом за ним с обрывками веревок на рогах мчался Агрессор.

— Ложись! — крикнул батюшка, но никто его не послушался, а все кинулись к гумну, потому что оно было рядом.

Но Саня гумна вроде и не видел, а летел посреди улицы и кричал:

— Спасите!

Спасать его никто не решился, каждому своя шкура дороже, а, вбежав в гумно и закрыв за собой ворота, люди наперебой стали кричать Сане советы:

— Жми, жми, Саня!

— Не опозорь руководство!

— К виру, к виру давай!

Саня услышал и кинулся к виру. Но, подбежав к самой воде, в нерешительности остановился.

— Ныряй! — кричали ему из гумна.

— Да он, вишь, воды боится!

— А еще бригадир!

Саня изловчился и нырнул. Бык подбежал, а дальше-то ходу нет, и осадил. Только головой мотнул. Потом подошел к воде и стал пить. А Сани все нету, И долго-долго нет. В гумне даже забеспокоились:

— А вдруг утоп?

— Говорила ж — он плавать совсем не умеет.

— Возьмет да не вынырнет.

Но Саня все-таки вынырнул. Далеко, у самого того берега. Вылез, отряхнулся от тины и только тогда оглянулся. Агрессор на противоположном берегу спокойно пил воду.

— Тьфу, змей полосатый, только праздник испортил.

Потом он увидел, как к Агрессору подошел дед Егорыч и, похлопав его по морде, взял за веревку и повел обратно на ферму.

Праздник продолжался как ни в чем не бывало.

* * *

Утром отец запряг Стригунка, разбудил Леху с Наткой:

— Собирайтесь, в город поедем. Мать хочет с вами попрощаться.

Леха не заставил себя долго ждать, быстро натянул штаны, рубаху, а когда зашнуривал ботинки, вспомнил:

— Почему — попрощаться? Повидаться, наверно, хочет. Небось соскучилась.

Для Натки не нашлось ни одного чистого платья — все замазала, и отец сказал:

— Ладно, надевайте какое есть, в городе новое купим.

— Купим, купим, — запрыгала она с радости, а Леха обиделся: все Натке покупают, а ему — никогда.

— Ты — мужчина, — сказал отец и больше объяснять ничего не стал: мужчина, и все, думай как хочешь.

Леха и так знал, что он мужчина, но все равно обновку хотелось. Ведь в город, не куда-нибудь едут, в город — и без новой рубахи? Но спорить с отцом было нечего, раз сказал — значит, и будет. Хорошо еще, что Леха новую кепку надел — Виталька ему подарил, как приезжал, потому что ему она стала малая.

На телегу отец положил свежего сена, на сено еще одеяло, в одеяло укутали Натку. Леха с отцом ехал спереди, поэтому и увидел, как выбежала из хаты Алиса, босая, с растрепанной за ночь косой.