Круглая молния

Она имела право так сказать — чувствовала, что имела, потому что все-таки ехала. «А Петька еще ругается… Говорил — страшно. А ничуточку и не страшно. Наоборот — даже интересно и весело. Вот как нажму сейчас на газ, раз и Петьку обгоню. Что это он там кричит?»

— На муфту жми! — кричал Петька.

А где она, эта муфта, где проклятая?

Пока ноги, мешая одна другой, судорожно искали педаль, трактор вдруг вывихнулся в сторону, вылез из колеи и двинулся в поле.

— Куда ты? Стой, стой, говорю!

Она бы рада остановиться, но как?

— Петечка, не могу, — взмолилась Катя, — тормоза нету-уу!

— Как это нету? Как нету? — Петька уже исходил криком. — Ты не левой ногой ищи, а правой!

Катина нога наконец нащупала тормоз. Трактор подпрыгнул на кочке, как взнузданный конь, и замер.

«Как хорошо, — подумала Катя, оглядываясь, — все-таки я проехала. Хоть чуточку, но сама». Но тут же вспомнила, как Петька ругался на нее, и приготовилась к самому худшему. Как подбежит сейчас, как ударит!

Но Петька, вот чудак, вместо того чтоб ударить ее, вдруг протянул руку и улыбнулся:

— Ну, с первым тебя боевым крещением!

— С каким крещением? — удивилась она. — Я ж тормоз потеряла.

— Потеряла, а потом нашла. Значит — соображаешь. А в нашем деле главное — сообразить.

Катя от радости хотела поцеловать Петьку, но он, уловив ее движение, недовольно дернулся всем телом, и она только спросила:

— А правда, я не очень испугалась?

— Правда, правда, гляди папке не похвастайся.

— Что я, совсем дурочка?

— Кто тебя знает… Кричишь: «Тормоза нету!» А он вот, голубчик…

Петька по-хозяйски оглядел кабину: все ли на месте?

— Петечка, — попросила Катя, — разреши мне еще разочек проехать.

— Нет уж, дудки!

Петька презрительно взглянул: дескать, что ты понимаешь в колбасных обрезках? И нажал на газ.

Катя достала из кармана конфеты. Одну сунула себе в рот, а другую положила на щиток, прямо Петьке под нос. Пусть-ка не возьмет, когда слюнки потекут.

— Убери! Не мешай! — прикрикнул Петька.

Тогда Катя развернула бумажку и сунула конфету прямо Петьке в рот: выплюнет или нет? Не выплюнул. Спросил:

— Еще есть?

И так они ехали на тракторе: Петька управлял, а Катя кормила его конфетами.

Когда проезжали речку, Катя предложила:

— Давай искупаемся, а?

— А зеленку кто подвезет? Я и так с тобой проваландался.

Пришлось ехать за зеленкой. Вдвоем они быстро накидали ее в кузов прицепа, даже утоптали, чтоб больше влезло, подвезли к ферме. Скотник Никита уже дожидался у транспортера.

— Ты что же это запоздал? — пожурил он Петьку. — Зеленку хоть свежую привез?

— Сам бы ел, да коровам надобно, — пошутил Петька и сгрузил зеленку на транспортер.

Никита нажал кнопку, и вико-овсяная смесь потекла прямо к кормушкам.

— Скоро еще подвезу, — пообещал Петька, — за мной дело не станет.

Но Никита попридержал его.

— Погодь, я тебе расписку дам.

— Какую расписку?

— На обратном пути заверни в магазин. Отдашь Глашке-продавщице. Она мне в долг никогда не отказывает.

Никита писал записку и морщился от натуги: пальцы дрожали, и карандаш так и плясал между ними.

— Вот еще! — вздернула плечом Катя. — Петька, не бери записку!

— Душа просит! — взмолился Никита.

Но Катя даже не стала с ним разговаривать, схватила Петьку за руку и отвела к трактору.

Никита с тоской поглядел ей вслед:

— Еще командует… Сопля мороженая!

Петька на тракторе уехал, а Катя долго смотрела ему вслед, потом направилась на ферму помочь матери — наступала как раз обеденная дойка.

Мать она застала в стойле возле Забавы — глаза у нее были заплаканы.

— Мам, ты чего? — встревожилась Катя.

— Ничего, дочунь, ничего. Смотри, какая крепкая телочка.

И хоть Катя злилась на мать, что та ее не позвала, когда Забава телилась, руки сами собой невольно потянулись к телочке.

— А как назвали? — спросила она.

— Никак. Пока никак. Сама придумай.

Катя задумалась.

— Давай назовем ее Звездочкой. Видишь, какая звездочка у нее на лбу?

— Пусть будет Звездочкой. Только б молока давала поболе.

— Ах ты, моя ласковая, ах ты, моя хорошая, — гладила Катя Звездочку по курчавой головке. — А ты, Забава, не мычи, ничего я твоей дочке не сделаю.

Надежда между тем прилаживала к вымени Забавы доильный аппарат.

— Мам, дай мне, — попросила Катя.

У нее получалось не так ловко, как у Надежды, но в конце концов Катя все же справилась с аппаратом, и молоко потекло густой струей в бидон.

Вдвоем они быстро закончили дойку, сдали молоко, вымыли аппараты, но Надежда все это время чувствовала на себе настороженный, вопрошающий взгляд дочери.

Когда возвращались домой, она спросила:

— Мам, а ты плачешь из-за… папки?

— Кто тебе сказал? — вскинулась Надежда.

— Что мне говорить? Я и так вижу.

— Ничего я не плачу.

— Ага, говоришь не плачешь, а у самой глаза все время на мокром месте. Скажешь, что и сейчас не плачешь, да? Привыкли обманывать, дескать, маленькая. А я уже не маленькая, все вижу, все понимаю…

Надежда снова заплакала. Кате стало жаль мать, нестерпимо жаль, она кинулась к ней на шею, стала утешать:

— Мамочка, родненькая, не плачь, ты ж у меня лучше всех. Самая красивая… Самая добрая… И — плачешь…

6