Город под ним, отчасти уже в купели света, представляет собой некрополь из церковных шпилей и флюгеров, белых музейно-замковых башен, широких зданий с мансардами крыш, и тысяч блестящих окон. В это утро горы прозрачны как лёд. Позднее, днём они обернутся грудами синего мятого атласа. Озеро зеркально гладко, но горы и дома отражённые в нём странно размыты, края их источены, словно мелкий дождь: сон про Атлантиду, Suggenthal. Игрушечные деревушки, уединённый город из раскрашенного алебастра… Слотроп сидит тут на корточках, на повороте горной тропы, лепит и швыряет снежки от безделья, нечем заняться, кроме как докуривать последнюю, по его прикидкам, Лаки Страйк на всю Швейцарию...
Шаги по тропе снизу. Щёлканье галош. Это посыльный Марио Швейтара с большим толстым конвертом. Слотроп платит ему, выпрашивает сигарету и несколько спичек и они расстаются. Вернувшись в склеп, Слотроп опять зажигает маленькую кучку растопки и веток сосны, согревает руки и приступает листать папку. Отсутствие Джамфа окружает его словно запах, который он не может точно определить, аура грозящая впасть в эпилепсию каждую секунду. Вот она, информация—не так много, как ему хотелось (о, так и сколько же он хотел?), но больше чем надеялся, как любой из практичных Янки. В последующие недели, в те очень редкие минуты, что позволяли ему заглянуть в своё прошлое, он улучал время пожалеть, что вообще прочёл это...
М-р Пойнтсмен решил Троицу отметить на море. Чувствует себя малость великим в последнее время, беспокоиться, право же, не о чем, до мании далеко, о, наверное, из-за ощущения, когда он скорым шагом верстает коридоры «Белого Посещения», где все прочие словно бы застыли в позах явно паркинсоновых и лишь он единственный полон бодрости, не парализован. Вот и снова настало мирное время, голубям не пробиться было на Трафальгарскую площадь в Ночь Победы, в заведении тогда все упились поголовно до умопомрачения, объятий, поцелуев, за исключением Блаватского крыла Отдела Пси, которые по случаю Дня Белого Лотоса отправились в паломничество на Авеню-Роуд, 19, в Св. Джонз Вуд.
Снова пришло время празднеств. Хоть Пойнтсмен и без того чувствует себя просто обязанным поехать расслабиться, пусть даже и разразился, разумеется, Кризис. Руководитель обязан проявлять самообладание, вплоть до демонстрации праздничного настроения посреди Кризиса. О Слотропе ни слуху ни духу, почти уже месяц, с того момента, как тупые ослы из военной разведки упустили его в Цюрихе. Пойнтсмен малость раздосадован на Контору. Его хитроумная стратегия явно накрылась. В изначальных обсуждениях с Клайвом Мосмуном и остальными всё выглядело железно надёжным: позволить Слотропу сбежать из Казино Герман Геринг и после этого положиться на Секретную Службу вместо ПРПУК. Из чистой экономии. Счёт за слежку был самым мучительным тернием в венце проблем по финансированию, который ему, похоже, суждено носить по ходу всего данного проекта. Проклятое финансирование станет причиной его кончины, если Слотроп не доведёт его прежде до психушки.
Пойнтсмен лоханулся. Нет даже Теннисонова утешения свалить просчёт на «кого-то». Нет, именно он, и только он, дал «добро» Англо-Американской команде в составе Харвея Спида и Флойда Пурде исследовать произвольный срез сексуальных приключений Слотропа. Бюджет позволял, и кому помешает? Они стартовали буквально
– Отличная идея, Пурде, отличная!
– Ага… О, ну ты выбери какую сам захочешь.
– Самую-самую?
– Да. Вот эта вот,– проворачивает показать ему, как негодяи поворачивают лица запуганных девушек,– та самая, что выбрал я, ну как?
– Но, но я думал мы собирались на двоих— слабо машет в сторону того, что он всё ещё не может принять за дыню Пурде, в чьей гравюрной сетке, как из кратеров бледной луны, и впрямь вырисовывается лицо, лицо пленённой женщины с глазами опущенными вниз, веки покрывшие их гладки словно Персидские потолки...