Круглая Радуга (ЛП)

Всё сводится к этому ежедневному сплетанию, распусканию, мелкие успехи, мелкие поражения. Тысячи мелочей, каждая из которых содержит возможность фатальной ошибки. Тирлич хотел бы не вовлекаться в процесс до такой степени—иметь возможность видеть направление движения, знать, в реальном времени, на каждом разветвлении пути к принятию решения, что будет правильно, а что ошибкой. Но это их время, их пространство, а он всё ещё ожидает, наивно, результатов, надежду на которые белый континуум перерос столетия тому. Мелочи же—клапана, специнструменты, которые могут подвернуться, а могут и оказаться в нетях, Erdschweinh"ohleвские склоки и сговоры, утерянные инструкции по эксплуатации, техработники в бегах, как от Запада, так и от Востока, нехватка пищи, больные ребятишки—свиваются как туман, каждая частица со своим множеством сил и направлений… он не может справляться со всем этим одновременно, задерживаясь на одном, упустишь остальные... Но дело не только лишь в мелочах. Его посещает странное ощущение, когда замечтается, или впадёт в неподдельное отчаяние, будто он произносит строки, заготовленные где-то очень далеко (удалённость не в пространственном смысле, а в уровнях власти), и что его решения совсем даже не его, но просто ахинея, которую плетёт актёришка в образе вождя. Ему приснилось, что прикован к безжалостному подвигу исполнения чего-то, от чего никак не может проснуться… он часто оказывается на корабле посреди широкой реки, возглавляет восстание обречённых на разгром. Из политических соображений, восстанию позволено чуть-чуть продлиться. За ним охотятся, его дни полны спасений в последний момент, которые ему кажутся возбуждающими, физически изящными… а сам План! в нём неотступная, напряжённая красота, это музыка, симфония Севера, Арктического путешествия, за мысы очень зелёного льда, к изножию айсбергов, на коленях пред властью этой невероятной музыки, омытой морями синими, как синева, некий бескрайний Север, широкие просторы населённые народом, чья древняя культура и история ограждены необъятной тишью от остального мира… названия их полуостровов и морей, их длинных могучих рек, неизвестны в нижнем, умеренном мире… это вояж возвращения: он состарился, нося своё имя, стремительная музыка путешествия написана им самим, так давно, что он забыл её совершенно… но теперь она заново находит его...

– Проблемы в Гамбурге— Андреас строчит на листке бумаги, приподняв один наушник, присос взмок от пота, чтобы быть на связи в обе стороны.– Похоже, опять с ПеэЛами. Сигнал слабый. Всё время пропадает.

С момента капитуляции постоянно возникали стычки между гражданскими Немцами и освобождёнными из лагерей заключёнными-иностранцами. Города на севере захватывались перемещёнными Поляками, Чехами, Русскими, которые громили арсеналы и продовольственные склады и отказывались расстаться с награбленным. Но никто не знает, как относиться к местным Schwarzkommando. Кто-то видит лишь изношенную форму SS и реагирует так или иначе—другие принимают их за Морокканцев или Индийцев, приблудившихся, как-то, через горы из Италии. Немцы всё ещё помнят оккупацию Рейнланда 20 лет тому Французскими колониальными подразделениями, и плакаты вопившиеschwarze besatzung am rhein! Ещё одно значение в модели. На прошлой неделе, двух Schwarzkommando застрелили в Гамбурге, другие жестоко избиты. Британское военное правительство послало какие-то войска, но уже после убийств. Похоже, весь их интерес состоял в том, чтобы ввести комендантский час.

– Это Онгуруве.– Андреас подаёт наушники и разворачивается откатиться и пропустить Тирлича.

–… не знаю, мы им нужны, или нефтеперегонный…– голос наплывает и удаляется в потрескиваниях,– … сотня, может две… так много… —ружённых, дубинки, пистолеты—

Писк и всплеск шипения, потом вклинивается знакомый голос: «Я могу привезти человек пятнадцать».

– Говорит Ганновер,– бормочет Тирлич, стараясь звучать довольным.

– Ты имеешь ввиду Иосиф Омбинди.– Андреас недоволен.

Дело в том, что Онгуруве, который просит помощи, нейтрален относительно Вопроса Пустых или делает вид. Но если Омбинди явится в Гамбург на выручку, он может надумать там и остаться. Ганновер, даже с тамошним заводом Фольксвагена, для него всего лишь ступенька вверх. Гамбург даст Пустым более ощутимую основу власти и это может предоставить возможность. Север для них родной элемент, в любом случае…

– Мне надо идти,– передавая наушники Андреасу.– Что не так?

– Возможно, работа Русских, хотят тебя выманить.

– Всё хорошо. Насчёт Чичерина можешь не беспокоиться. Не думаю, что он там.

– Но твой Европеец сказал—

– Этот? Не знаю насколько ему можно верить. Не забывай, я сам слышал его разговор с Марви на поезде. Сейчас он с девушкой Чичерина в Нордхаузене, ты бы доверял такому?

– Но если Марви теперь гоняется за ним, то может он чего-то стоит.

– Если стоит, то мы ещё с ним свидимся.