Шнорп сияет, вполне рад компании, сам только что из местного военторга с охапкой белых плоских коробок, товар, который он собирается толкнуть в Берлине: «Без проблем»,– говорит он Слотропу,– «не беспокойся. Я добирался так сотни раз. К воздушному шару никто не цепляется».
Он отводит Слотропа за дом и там, посреди наклонного зелёного поля, плетёная гондола рядом с грудой жёлтого и красного шёлка.
– И это называется рвать когти неприметно,– бурчит Слотроп. Ватага детворы прибежали через яблоневый сад помочь перетаскать жестяные канистры с хлебным спиртом в корзину шара. Послеполуденное солнце отбрасывает все тени вверх по склону. Ветер дует с запада. Слотроп щёлкает своей Зиппо дать огонька, чтобы Шнорп зажёг горелку, пока подростки расправляют клинья купола. Шнорп откручивает пламя на всю, аж начало вырываться по сторонам и, с ровным гулом, наполнять через клапан громадный шёлковый мешок. Дети, виднеясь в промежутке над горелкой, трепещут в ряби волн жара. Медленно, купол начинает раздуваться: «Вспоминай меня»,– перекрикивает Гели шум горелки: «Пока не встречу тебя снова... »– Слотроп вскарабкался в корзину к Шнорпу. Купол чуть привстаёт над землёй и ветер его подхватывает. Они начинают движение. Гели с ребятнёй со всех сторон вцепились в борта корзины, купол всё ещё не расправился, но набирает скорость, волочит их, несмотря на упирающиеся ноги детей, те вопят и хохочут скользя вверх по склону. Слотроп во всю старается ничем не помешать, задвинулся так, чтобы Шнорпу видно было и пламя, направленное в купол, и тросы корзины. Наконец купол всплывает кверху, застит солнце, внутри которого пламенеют бурные переливы жёлтого и красного жара. Один за другим, наземная команда отваливаются, машут «до свиданья». Последней отцепилась Гели в её белом платье, волосы зачёсаны назад в косички, её мягкий подбородок и рот, и серьёзные глаза обёрнуты к Слотропу, сколько смогла держаться прежде, чем отпустить. Она падает в траву на колени, шлёт воздушный поцелуй. Слотроп чувствует как его сердце, неуправляемо, расширяется от любви и взлетает обгоняя воздушный шар. Чем дольше он в Зоне, тем больше времени уходит у него, чтобы одёргивать себя да,
Они взмывают над частоколом елей. Гели с ребятишками уменьшаются до штришков тени на зелени лужайки. Возвышенности изчезают, разглаживаются. Вскоре, при взгляде назад, Слотроп различает Норденхаузен: Собор, Ратхаус, церковь св. Бласиуса… квартал без крыш, в котором он встретил Гели...
Шнорп подталкивает локтем и указывает вниз. Присмотревшись, Слотроп различает колонну из четырёх тускло-оливковых автомобилей, что мчат, вздымая пыль, к ферме. Мамочки Марви, судя по всему. А Слотроп болтается на разноцветном пляжном мячике. Ну, и ладненько.— «От меня одни неприятности»,– орёт Слотроп чуть погодя. Они легли уже на устойчивый курс к северо-востоку и жмутся поближе к спиртовому пламени, воротники вскинуты, с разницей должно быть в 50° между ветром в их спины и жаром в лицо: «Я должен был сразу предупредить. Ты меня даже не знаешь, а теперь вот летим в Русскую зону».
С волосами встрёпанными как праздничное сено, Шнорп выпячивает верхнюю губу признаком Германской задумчивости: «Никаких зон нет»,– грит он, повторяя слышанное уже от Гели: «Нет никаких зон, а только Зона».
Вскоре Слотроп начал заглядывать в те коробки, что принёс с собой Шнорп. Их больше десятка и в каждой пышный золотистый кремовый торт, который пойдёт в Берлине за фантастическую цену: «Ух-ты!»– вскрикивает Слотроп,– «Пресвятое Блядство! У меня точняк галлюцинации гуляют».– И тому подобный подхалимаж младшего подельника.
– Требуется карточка военторга.– Знакомая песня в их магазинах.
– В данный момент мне не поставят печать даже на карточку суспензория для букашки,– отвечает Слотроп не таясь.
– Ладно, поделюсь с тобой одним тортом,– чуть погодя решает Шнорп,– а то мне что-то есть захотелось.
– Ё-моё, братан.
Ну так Слотроп просто въелся в этот торт! Кайфует, слизывает крем с пальцев, когда случайно замечает в небе, со стороны Нордхаузена, этот забавный тёмный объект, размером с точку: «Ээ... »
Шнорп оглядывается: «
– А что оно…
В воздухе настолько синем, что можешь зажать его меж пальцев, потереть, и они тоже станут синими, видно как точка медленно вырастает в заржавелый разведывательный самолёт. И вот уже им слышен звук его мотора, ревуче трескучий.
Вместе с ветром догоняющим их, чуть слышно, различается хор Фурий: