Круглая Радуга (ЛП)

В последний день Пёклер вышел из южного конца основного тоннеля. Грузовики были повсюду, все моторы на ходу, прощание в весеннем воздухе, высокие деревья в солнечном свете зеленели на горных склонах. Obersturmbannf"uhrer не оставался на своём посту, когда Пёклер зашёл в лагерь Дора. Он не искал Иьзе или не совсем. Может почувствовал что именно должен увидеть, наконец. Он не был готов. Он не знал. Имел данные, да, но не знал, чувствами, сердцем...

Вонь говна, смерти, пота, болезни, плесени, мочи, дыхания Доры, охватили его, когда пробирался, глядя на голые трупы, что теперь вытаскивали, раз Америка так близко, штабелевать перед крематориями, члены мужчин болтаются, пальцы ног поджаты, белые и круглые как жемчужины… каждое лицо так совершенно, так индивидуально, губы растянуты в ухмылке смерти, целый зал умолкших зрителей срезанных на заключительном слове, в котором самая соль шутки… а живые, набитые по десятеро на соломенный матрас, бессильно плачущие, кашляющие, лузеры... Все его пустоты, его лабиринты, были оборотной стороной этого. Пока он жил и чертил линии на бумаге, это невидимое царство длилось, во тьме снаружи… всё время... Пёклера вырвало. Он расплакался. Стены не растворились—ни одна тюремная стена никогда не делает этого, чтоб просто от слёз, ни от этого открытия, на каждых нарах, в каждой камере, всё лица, что он знает, в конце концов, и они дороги ему как и сам он, и не может, поэтому, допустить, чтобы они вернулись обратно в то безмолвие... Но что он может сделать вообще? Как вообще удержать их? Бессилие, зеркальное вращение горя, взвинчивают его ужасно, как и вырвавшееся из-под контроля сердцебиение, почти не оставляя ему шансов хорошенько разбушеваться или сойти...

Там где было всего темнее, и смердело хуже всего, Пёклер нашёл женщину лежавшую, случайную женщину. Он сидел полчаса, держа её костлявую руку. Она дышала. Прежде, чем уйти, он снял своё золотое обручальное кольцо и одел на тонкий палец женщины, сложил её руку в кулак, чтобы оно не соскальзывало. Если она выживет, кольца хватит на пару обедов или на одеяло, или ночёвку под крышей, или проезд домой...

* * * * * * *

По возвращении в Берлин, под грандиозной грозой, извергающейся на город, Маргрета привела Слотропа в покосившийся домик рядом со Шпрее, в Русском секторе. Сожжённый танк Королевский Тигр охраняет вход, его краска вспузырилась, гусеницы искалечены и сбиты с опорных катков, мёртвое чудище его 88-миллиметровой пушки свёрнуто вниз, уставилось  на серую реку, шипящую под шипами спикул взбитых из неё бессчётными каплями.

Внутри летучие мыши гнездятся под стропилами, останки кроватей, что отдают плесенью, битое стекло и помёт летучих мышей на голом деревянном полу, окна заколочены, кроме дыры для выхода жестяной трубы от плиты, потому что кирпичная разбита. На кресло-качалку брошено пальто из шкуры котика, тёмно-серое облако. Краска какого-то художника из дней минувших всё ещё различима на полу во взморщенных пятнах древнего пурпура, шафранного, сталисто-синего, обратная деформация картины, чьё местонахождение неизвестно. Глубоко в углу висит потемнелое зеркало, по всей раме его цветы и птицы, нарисованные белым, отражает Маргрету и Слотропа и дождь в распахнутой двери. Часть потолка, сорванная при смерти Королевского Тигра, покрыта мокрыми, в разводах пятен, картонными плакатами все с одной и той же фигурой в плаще и сдвинутой на глаза шляпе der feind h"ort zu. Вода каплет сквозь них в полудесятке мест.

Грета зажигает керосиновую лампу. Та согревает свет дождя пригоршней жёлтого. Слотроп разводит в плите огонь, пока Маргрета занырнула под домик, где оказывается большой запас картошки. Там есть ещё лук в мешке, и даже вино. Охренеть, Слотроп несколько месяцев не видел ни одной картошечки. Она приготовила, и они сидят, прям-таки обжираются тем картофаном. Позднее, без атрибутики и разговоров, заёбывают друг друга в сон. Но через пару часов Слотроп просыпается и лежит там думая, что дальше.

Ладно, найти того Кислоту Бумера, отдать ему гашиш. А дальше что? Слотроп и S-Ger"at, а также загадка Джампф/Imipolex как-то отдалились друг от друга. Уж сколько времени он не вспоминал о них. Хмм, на чём тогда остановились? В тот день он сидел с Кислотой в кафе, курили тот косяк… о, это позавчера было, нет? Дождь шлепает, впитываясь в пол, и Слотроп чувствует, как теряет свой рассудок. Если есть что-то утешающее—религиозное, если угодно—в паранойе, так это что к ней прилагается ещё и анти-паранойа, где ничто ни с чем не связано, условие, которые мало кто из нас может долго выдерживать. И вот тут-то Слотроп чувствует как он скатывается в анти-параноидную часть своего цикла, чувствует огромный город вокруг себя раскинувшийся без крыш, уязвимый, утративший центр, как и он, и только картонные изображения Подслушивающего Врага остались между ним и мокрым небом.

Либо Они завели его сюда по какой-то причине, или же он тут просто так. Он не уверен, хочется ли ему, на самом деле, чтобы нашлась причина этому...