Однако Эдвин Трикл, самый фрейдистски настроенный среди физических исследователей, полагает, что дар Слотропа заключается в психокинезе. Это Слотроп, силой своего сознания,
Именно от карты все они впадают в ужас, той карты, где Слотроп держал учёт своих девушек. Звёзды рассыпаны в дистрибуции Поиссона, как на карте ракетных ударов на карте составляемой Мехико о Блице роботов.
Да, но тут не только дистрибуция. Обе схемы оказались идентичными. Они совпадают в каждом из квадратов. Слайды снимков, которые Теди Блот сделал с карты Слотропа, были спроецированы на Роджерову и обе картинки, девушки-звёзды и кружочки ракетных ударов, полностью совпали.
По счастливой случайности, Слотроп ставил даты на свои звёзды. Звезда всегда появляется до соответствующего ракетного удара. Удар может случиться довольно вскоре, через пару дней, либо задержаться надолго, до десяти. Средняя продолжительность оттяжки 4 ½ дней.
Допустим, рассуждает Пойнтсмен, что стимулом х у Джамфа служил какой-то громкий шум, как и в эксперименте Ватсона-Райнера. Допустим, что, в случае Слотропа, рефлекс эрекции не был окончательно подавлен. В таком случае, он должен испытывать её при любом громком шуме, который следует за неким зловещим нарастанием, которое отсутствовало в лаборатории Джамфа—которое собаки по сей день ощущают в собственной лаборатории Пойнтсмена. Это подводит к V-1: любой трах-бах достаточно близко, чтобы заставить его подскочить, должен вызывать у него эрекцию: звук двигателя гремящий всё ближе и ближе, затем пауза и тишина, нарастающая напряжённость и—взрыв. Бац, эрекция. Но, о, нет. Слотроп получает эрекцию, когда последовательность направлена
И всё же стимулом, непонятным образом
Но если это нечто буквально висит в воздухе, прямо тут, прямо сейчас, тогда ракеты следуют ему в 100% случаев. Без исключений. Раскрыв его, мы снова докажем железную детерминированность всего, для каждой души. Что оставит слишком мало места для каким-либо надеждам вообще. Сами понимаете, сколь важным станет подобное открытие.
Они шагают вдоль присыпанных снегом собачьих вольеров, Пойнтсмен в дублёнке поверх Британской зимней шинели, Мехико в шарфе недавно связанном ему Джессикой, что плещет вглубь острова алым драконовым языком—это самый холодный день за всё зиму, 39 градусов мороза. Вниз к скалам, лица мёрзнут, вниз к пустынному пляжу. Волны набегают, соскальзывают обратно, оставляя огромный полумесяц льда тонкий, как кожа, слепящий в слабом свете солнца. Ботинки обоих хрустят по песку или гальке. Самое дно года. Сегодня слышны орудийные раскаты во Фландрии, ветер доносит их через весь Пролив. Руины аббатства стоят словно серый кристалл на утёсе.
В прошлую ночь, в доме на краю закрытого города, Джессика, прижавшись, ещё наплаву перед тем, как сон вот-вот унесёт их, прошептала: «Роджер… а как же девушки?» Вот и всё, что она сказала. Что напрочь смело его сон. Усталый до кости, он лежал ещё битый час с широко открытыми глазами, думая о девушках.
Теперь, зная, что без толку: «Пойнтсмен, а что если Эдвин Трикл прав? Это ПК. Что если Слотроп—даже не осознавая—
– Ну тогда у вас есть кое-что, не так ли.
– Но…
– Может он ненавидит женщин.
– Нет я серьёзно.
– Мехико. Вас это действительно трогает?
– Не знаю. Наверное, я подумал не получится ли увязать это, каким-то образом, с вашей ультрапарадоксальной фазой. Возможно с тем… мне надо знать что именно вы хотите найти.