Кэрол Эвентир тогда же попытался связаться с Теренсом Овербеби, ведомым Сэнт-Блейза. После того как навалилась куча «мессеров» скопом и уже некуда деться. Результаты оказались сбивчивыми. Петер Сачса поделился, что, фактически, имелось множество версий ангела, каждая могла бы вписаться. Овербеби не настолько доступен, как некоторые другие. Имеются проблемы с уровнями, с Судом, каким он подразумевается в системе Таро... Это всё часть шторма, который бушует сейчас над всеми, по обе стороны Смерти. Неприятно. Со своей стороны, Эвентир чувствует себя совершенно униженным, даже возмущённым. Петер Сачса, на своей, расходится, на удивление, с ролью, чтобы впасть в ностальгию по жизни, прежнему миру, по веймарскому декадансу, который его кормил и одевал. Унесённый насильно в 1930 ударом полицейской дубинки во время уличного шествия в Невкёльне, он теперь сентиментально вспоминает вечера наполированного тёмного дерева, дым сигар, дам в гранёном нефрите, в паннэ, розовое масло, новомодные угловатые пастели на стенах, новомодные наркотики во множестве ящиков маленьких столиков. Не просто «Круги», в большинстве вечеров целые мандалы расцветали: из всех кругов общества, всех кварталов столицы, прижимали ладони к знаменитой кровавой полировке, соприкасаясь лишь мизинцами. Стол Сачсы словно глубокий пруд в лесу. Под поверхностью что-то начинало вращаться, проскальзывать, вздыматься… Вальтера Аша («Тауруса») в один из вечеров посетило нечто столь необычное, что потребовалось три дозы «Хирепонса» (250 гр.), чтобы вернуть его обратно, но даже и после этого он никак не засыпал. Все они стоя наблюдали за ним, неровными рядами напоминавшими спортивный строй. Вимпе, человек от ИГ, державший Хирепонс настроенный под Саргнера, гражданского сотрудника при Генеральном Штабе, на фланге лейтенат Вайсман, недавно из Юго-Западной Африки, и адьютант Иреро, которого он привёз с собою, глазел, глазел на всех на них, на всё… а сзади дамы двигались в шуршащих тканях, блёстках, вспыхивая белейшими чулками, чёрно-белая косметика в деликатной тревоге через нос, глаза распахиваются, о... Каждое из лиц наблюдавших Вальтера Аша стало кукольной сценой: на каждой отдельный спектакль.
...демонстрирует хорошие руки, да отощали, и запястья до самой респираторно расслабленной впадины мускула…
...всё то же… всё то же… моё лицо белое в зеркале три три-тридцать четыре марш Часов тикает в комнате… нет не могу войти недостаточно света не достаточно нет аааххх—
...театр и ничего друг Вальтер подаёт себя глянь на неестественный угол закида головы хочет поймать свет неплохая подсветка на жёлтый гель…
(Пневматическая игрушка жабы вспрыгивает на лист лилии дрожащий: под поверхностью подстерегает ужас… поздняя неволя… но сейчас он проплывает над тем, что унесло б его обратно… его глаза не могут различить…)
– Есть социологии,– Эдвин Трикл с волосами торчащими по всем направлениям, пытается раскурить трубку жалких остатков—осенние листья, кусочки верёвки, окурки,– к рассмотрению которых мы ещё даже и не приступали. Да хотя бы социология нашей братии, например. Секция Пси, ОПИ, бабульки из Альтринчема, что пытаются вызвать Дьявола, все мы по эту сторону, ты ж понимаешь, всего только половина истории.
– Поаккуратней с этим «все мы»,– Роджера Мехико сегодня отвлекает много всякой всячины, неподатливость выражения степени чи, утерянные книги, пропажа Джессики…
– Она утрачивает смысл без учёта перешедших на ту сторону. Мы ведь с ними общаемся, не так ли? Через специалистов типа Эвентира и его контроли на той стороне. Но все мы вместе взятые это единая субкультура, психическая общность, если угодно.
– Нет, не угодно,– сухо отвечает Мехико,– но да, полагаю кому-то пора с этим разобраться.
– Есть народы—вон Иреро, например—которые каждодневно общаются со своими предками. Мёртвые настолько же реальны, как и живые. Как можно понять их не прибегая к равнозначно научному подходу по обе стороны стены из смерти?