Круглая Радуга (ЛП)

Их воссоединение продолжалось допоздна в пивном зале Рейникендорфа, старшекурсники, орущие среди пьяниц из рабочего класса, разгульные грандиозные поминки по испытанию ракеты—чиркают по влажным бумажным салфеткам, говорят все разом вокруг заставленного бокалами стола, спорят сквозь дым и шум исток тепла, специфический импульс, толкающий поток...

– Это был провал,– Франц, пошатываясь под электрической лампочкой в три или четыре часа утра, с широкой улыбкой на лице,– не удалось, Лени, но они говорят лишь об успехе! Двадцать килограммов сдвинулись на несколько секунд, но никто прежде не делал такого. Я бы не поверил Лени, я видел нечто, чего раньше никто не делал...

Он хотел обвинить её, как она поняла, в желании доводить его до отчаяния. Но она лишь хотела, чтоб он повзрослел. Что за разновидность Wandervögel  идиотизма бегать всю ночь по болоту и называть себя Обществом Навигации в Пространстве?

Лени выросла в Любеке, в ряду kleinbürger домиков вдоль Траве. Стройные деревья равноотстоящие одно от другого вдоль обращённого к реке края её мощёной улицы склоняли свои длинные ветви над водой. Из окна спальни ей виден был сдвоенный шпиль Купола вознёсшегося над крышами. Её затхлое прозябание в задних дворах Берлина стало просто декомпрессионной камерой—должно быть. Вырвалась из чопорной мещанской удавки, с уплатой задолженности в лучшие времена, после Революции.

Франц, в шутку, частенько называл её «Ленин». Тут никогда не было сомнений кто из них активный, кто пассивный—но она всё же надеялась, что он это перерастёт. Она говорила с психиатрами, знает о Германских мужчинах в пору созревания. Растянувшись на спине в лугах и среди гор, глядят в небо, мастурбируют тоскуя. От судьбы не уйти, тьма заложена в ткань летнего ветра. Судьба предаст, сокрушит твои идеалы, сбросит тебя в то же самое отвратное Bürgerlichkeit, что и твоего отца посасывающего трубку на воскресной прогулке после церкви мимо ряда домов вдоль реки—обрядит тебя в серую униформу ещё одного семейного человека, заткнёшься и будешь отбывать свой срок, перелетать от боли к долгу, от веселья к работе, от преданности к нейтральности. Судьба всё это сделает с тобой.

Франц любил её невротически, по-мазохистски, он принадлежал ей и верил, что она сможет унести его на своей спине куда-то, где Судьба не сумеет достать. Можно подумать это гравитация. Однажды ночью, наполовину проснувшись, он зарылся лицом ей в подмышку, бормоча: «Твои крылья… о, Лени, твои крылья...»

Но её крыльев хватит лишь для собственного веса и, она надеется, для Ильзе на какое-то время. Франц мёртвый груз. Пусть ищет себе полёт на Raketenflugplatz, где его будут использовать милитаристы и картели. Пусть летит на мёртвую луну, если так уж ему охота...

Ильзе проснулась, и плачет. Весь день ничего не ела. Надо всё-таки пойти к Петеру. У него молоко найдётся. Ребекка протягивает остатки горбушки, которую она ела: «Будешь?»

Не такая уж она и Еврейка. Отчего половина всех известных Левых Евреи? Она тут же себе напомнила, что и Маркс был из них. Расовая тяга к книгам, к теории, раввинская любовь к громким спорам… Она отдаёт горбушку ребёнку, поднимает её.

– Если он сюда придёт, скажи, ты меня не видела.

Они пришли к Петеру Сачса совсем в темноте. У него вот-вот начнётся сеанс. Она тут же почувствовала до чего блядское на ней пальто и ситцевое платье (подол слишком короток), стоптанные туфли в городской пыли, и полное отсутствие драгоценностей. Опять рефлексы среднего класса… остатки их, она надеется. Но большинство женщин стары. Остальные чересчур роскошны. Хмм. Мужчин собралось больше, чем обычно. Лени подмечает на лацканах, тут и там, серебряные свастики. На столах отличные вина 21-го и 22-го. SchlossVollrads, Zeltinger, Piesporter—тут явно Особый Случай.

Цель этой ночи, вступить в контакт с покойным министром иностранных дел Вальтером Ратенау. В Гимназии Лени пела с другими детьми миленький уличный напев той поры:

Knallt ab den Juden Rathenau,

Die gottverdammte Judensau. . .

После его убийства она несколько недель вообще не пела, в уверенности, что если не пение это вызвало, то во всяком послужило пророчеством, заклятием...