Круглая Радуга (ЛП)

Она даже пробовала, с помощью той математики, насколько поняла когда-то, объяснить это Францу как приближение Δt к нулю, бесконечное приближение, отрезки времени становятся всё мельче и мельче, череда комнат со стенами всё серебристее, прозрачней, с приближением к чистому свету нуля...

Но он покачал головой: «Это не то, Лени. Важно довести функцию до её предела. Δt всего лишь средство достижения этого.»

У него есть, то есть была, эта способность лишать вещи всякой восхитительности всего только парой реплик. И даже слов не подыскивал: у него это получалось инстинктивно. Когда они ходили в кино, он там засыпал. Он заснул во время Нибелунгов. Пропустил как Атилла ворвался с Востока уничтожить Бургундцев. Франц любил кино, но так уж он смотрел фильмы, заснёт-проснётся.–«Ты ведь человек причины-и-следствия»,– восклицала она. Как же он увязывал фрагменты, которые смотрел пока не слипнутся глаза?

Он был человеком причины-и-следствия: безжалостно развенчивал её астрологию, сначала изложит, с чем она согласится, а потом опровергнет.–«Приливы, радиопомехи, до черта всякой всячины. Невозможно, чтобы изменения там произвели перемены тут….»

– Не производят,– защищалась она,– не причиняют. Всё идёт вместе. Параллельно, не друг за другом. Метафора. Признаки и симптомы. Наложение на разные системы координат, я не знаю...– Она не знала и просто лишь хотела достучаться до него.

Но он ответил: «Попробуй спроектировать что-нибудь в этом роде и чтоб оно работало».

Они посмотрели DieFrauimMond. Франца фильм позабавил, начал снисходительно потешаться, придирался к техническим деталям. Он знал кого-то из людей, которые работали над спецэффектами. Лени увидела грёзу полёта. Одну из многих возможных. Реальный полёт и грёзы о нём идут вместе. Они часть единого движения. Не А потом В, а вместе...

Разве с ним могло хоть что-то быть надолго? Если бы Еврейский волк Пфламбаум не поджёг свою собственную фабрику возле канала, Франц, возможно, смог бы зарабатывать им на жизнь, занимаясь невозможными проектами Еврея, изобретал бы краску с узорами, растворяя кристалл за терпеливым кристаллом, контролируя температуры с навязчивой аккуратностью, чтобы после охлаждения аморфный сгусток смог бы, на этот бы  раз смог, вдруг переключаться, застывать полосками, крапинками, звёздами Соломона—вместо того, чтоб однажды ранним утром найти почернелые руины, банки краски взорвавшиеся громадными выплесками малинового и бутылочно-зелёного, вонь обугленной древесины и керосина, Пфламбаума заламывающего руки, вей, вей, вей, пронырливый лицемер. Всё ради страховки.

Так что Франц и Лени какое-то время здорово голодали, а Ильзе росла у неё в животе каждый день. Всё, что ни подворачивалось, было исключительно физическим трудом, за который почти не платили. Это его убивало. Потом он встретил старого друга из Мюнхенской ВТШ, однажды ночью на болотистой окраине.