Круглая Радуга (ЛП)

Он не был дома весь день, пролетарский муж, расклеивал афиши фильма фантазии какого-то счастливчика Макса Шлепцига, а Лени лежала беременной пока боль в спине не заставляла её переворачиваться в их меблированном мусорном ящике в последнем из многоквартирных Hinterhöfe. Уже давно стемнело и жуткая была холодина, когда он докончил последнее ведро клея, и все афиши дожидались на своих местах пока их обоссут, сорвут, измалюют свастиками. (Наверно, это была дешёвка местного производства для заполнения квоты. Возможно, случилась опечатка, но когда он пришёл в кинотеатр в условленную  по договору дату, там было совершенно темно, пол в фойе усыпан кусками штукатурки, а внутри раздавались жуткие крушащие удары, звук бригады разрушения, только голосов не слышно, и даже света он не разглядел в глубине… он позвал, но разгром продолжалось, громкий скрежет в потрохах позади электрической бегущей строки, которая тоже, как он заметил, была отключена….) Он забрёл, смертельно усталый, за несколько миль к северу, в Райникендорф, квартал небольших фабрик, ржавеющей жести крыш, борделей, хижин, кирпичных пристроек в ночь и заброшенность, ремонтных мастерских, где вода в бочках для охлаждения деталей застоялась и заросла. Редкие розбрызги света. Пустота, сорняки на участках, на улицах ни души: одна из окраин, где каждую ночь звон разбитого стекла. Должно быть, это ветер притащил его вдоль грязной дороги, мимо старой воинской части, которую теперь занимала полиция, среди бараков и будок с инструментами к проволочному забору с воротами. Ворота оказались открытыми, и он двинулся дальше. Ему послышался звук, где-то впереди. Однажды летом перед Мировой Войной, он на каникулах был в Шафхаузене вместе со своими родителями и они на электрическом трамвае поехали к Рейнским Водопадам. Они спустились по лестнице и вышли к деревянному павильону с остроконечной крышей—всё вокруг из облаков, радуг, капелек сверкающих огнём. И гул водопада. Он держался за руки обоих, Мутти и Папи приподняли его в холодном облаке из брызг, почти невозможно разглядеть деревья наверху приникшие к краю зелёной мокрой полосой, или маленькие прогулочные катера внизу, что подходили прямо к месту падения струй в Рейн. Но сейчас, в зимнем сердце Райникендорфа, он был один, с пустыми руками, спотыкался по замёрзшей грязи бывшей свалки боеприпасов, заросшей берёзами и ивами, тянувшейся в темноте вверх к холмам и вниз к болотам. Бетонные коробки бараков и десятиметровых насыпей высились неподалёку, а за ними звук, звук водопада, нарастал, окликая из его воспоминаний. Такими были призраки нашедшие Франца, привидения не людей, но форм энергии, абстракций...

В просвете между насыпями он увидал маленькое серебристое яйцо, с пламенем чистым и ровным, что исходило снизу, освещая человеческие фигуры в костюмах, свитерах, пальто, наблюдавшие из бункеров или траншей. Это была ракета на своём стенде: статичное испытание.

Звук начал изменяться, прерываясь время от времени. Удивлённому Францу он не показался зловещим, просто другим. Но свет стал ярче и наблюдающие фигуры вдруг бросились в укрытия, ракета взревела и издала протяжный треск, голоса орут ложись и он шлёпнулся в грязь как раз в момент, когда серебряная штука разлетелась на куски с ужасным взрывом, метал прошелестел сквозь воздух где он только что стоял, Франц прижимается к земле, в ушах звон, ничего не чувствует, ни даже холода, на какое-то время не понять остался ли он ещё в своём теле...

Приблизились бегущие ноги. Он посмотрел вверх и увидел Курта Мондаугена. Ветер всей этой ночи, а может и всего года, свёл их вместе. Так он потом начал думать, что это был ветер. Большая часть жирка школьника теперь сменилась мускулами, волосы поредели, цвет лица стал темнее, чем Францу попадался в ту зиму на улицах, тёмный даже в бетонных складках тени от пламени расплескавшегося топлива ракеты, но это был точно Мондауген, семь или восемь лет прошло, а они узнали друг друга мгновенно. Когда-то жили в одной и той же мансарде полной сквозняков в Мюнхене на Либигштрассе. (Адрес в то время казался Францу счастливым предзнаменованием, потому что Юстус фон Либиг был одним из его героев, героем химии. Позднее, в подтверждение, курс теории полимеров читал Профессор-Доктор Ласло Джамф, последний в истинной преемственности, от Либига к Августу Вильгельму фон Хофману, к Герберту Ганистеру, к Ласло Джамфу, прямая цепочка, причина-и-следствие). Они ездили в одном и том же дребезжащем Schnellbahnwagen с тремя контактными дугами хрупкими как ноги насекомого, скрипящими по проводу над головой, в ВТШ: Мондауген был на отделении электро-инженерии. По окончании, он уехал в Юго-Западную Африку с каким-то радио-исследовательским проектом. Какое-то время они переписывались, потом прекратили.