Круглые коленки

– Слушай, Томка, – спросила я ее, когда она уже красила губы в ванной комнате. Она даже не закрыла дверь, как бы приглашая меня поприсутствовать при этом действии, как в школе. Я мысленно улыбнулась, вспомнив, что в школе кабинок не было. Все- таки память меня пока еще не подводит. – Не понимаю, зачем ты вообще сюда ездишь? Ты такой большой человек, у тебя, наверное, и во Франции, и в Швейцарии, и в Англии не только недвижимость, но и куча знакомых. Таких же больших людей.

Томка приподняла брови.

– М- да. У меня везде. – И она усмехнулась, небрежно бросила в сумку помаду, обернулась ко мне и вдруг смерила меня странным взглядом. – У меня, Майка, здесь родственники остались. Племянники. Я их опекаю. Потом, если будут умными, в Москву заберу. Ну, и вот вы еще, одноклассники… Почти родные люди, блин. Некоторые, конечно. Вроде тебя, гнида. – И она легкой покачивающейся походкой прошла в прихожую. – Мне тут на днях Синичкина сказала… – Швабра безуспешно пыталась понять, где у ее пальто рукава, – … что ей точно известно, откуда Ольга узнала про Иссу. Ай- ай- ай, Захарка!!! –И Томка погрозила мне указательным пальчиком, потом вздохнула и с силой толкнула наружную дверь. – Впрочем, мне Иссу не жалко. Я у нее в любимчиках не была, – и она бросила свое пальто на пол.

– Слышь? Одень меня! – крикнула она на лестничную площадку.

Молчаливый атлет просочился в квартиру, Томка встала и молча ждала пока он напяливал на нее ее прекрасное пальто. Вяло подавала руки, чтобы он всунул их в рукава. Я поняла, что такую процедуру с ней проделывают не в первый раз.

– Машина где? – Одетая Томка властно повернула голову в мою сторону. Молодой человек осторожно поддерживал ее, чтоб она не упала. – Мы на каком этаже?

– На шестом, – сказал атлет.

– Ну, подавай машину на шестой, – сказала ему Томка и пошла к лифту. – Пока, Захарка!

Молодой человек нажал на кнопку. На его лице не отражалось ничего, в том числе и удивления, что его патронесса шляется по таким местам, как моя квартира.

Лифт подошел. Томка обернулась ко мне. – А у меня, Майка, все хорошо… Не хуже, чем у Зу- зушки! Сама корячилась, сама себя сделала…

Молодой человек проверил, нет ли внутри кабины лифта какой опасности, потом аккуратно завел туда Томку. Лифт пошел вниз. Я постояла немного, потом вошла в квартиру и закрыла за собой дверь.

Вот интересно, с какого момента человек начинает ощущать, что жизнь от него ускользает? Вот, кажется, всё пока хорошо, есть успехи, надежды, а потом вдруг будто начинают схлопываться двери. Как будто ты одна идёшь по громадному дому и с каждым новым шагом вдруг слышишь: Хлоп! Хлоп! И будто знаешь, что за твоей спиной закрылась самая главная, наружная дверь. И нет больше выхода, приходится двигаться только вперёд, наощупь, в темноте, чтобы не случилось. Но ты все равно протягиваешь руки в стороны, направо и налево, пытаешься нащупать запасные выходы и входы, но нигде не видно красного бегущего человечка со стрелкой на темной картинке запасного направления. А основные двери захлопываются так быстро, что ты не успеваешь их даже различить. Ты думаешь, как же так? Ведь я ещё только на самой середине пути, ещё должно быть много всего интересного, весёлого и счастливого, но тут самая дальняя дверь, непосредственно ведущая в твою личную комнату, обрушивается со звуком летящей вниз гильотины, а за ней ничего нет, просто стена. И тогда ты понимаешь, что всё уже кончено. Сейчас тебе будет не хватать воздуха. Ты попытаешься разгрести снег и сделать живительный глоток, но этот единственный глоток – только воспоминание, отголосок твоего бывшего успеха. А впереди только холод. Снежное безмолвие застывшей лыжной трассы.

***

После их встречи в ресторане мне вдруг стали звонить и звонить. Сначала позвонил Никитин, в первый раз через столько лет.

– Майка, это Вовик. Как у тебя дела?

– Нормально.

– Швабрина рассказывала, что ты в Германии оперировалась? Это она тебе помогла?

– Не совсем, хотя она тоже в некоторых вещах помогала.

– Можно тебя увидеть?

Я не огорчилась и не обрадовалась.

– Ладно, заходи. С сыном познакомлю и с его девушкой.

Но он не захотел прийти в дом, а назначил мне встречу в ресторане, в том самом, в каком у них проходил юбилей. Я пришла уже без палочки, хотя все равно немного прихрамывала. – Да ты порхаешь! Молодчина! – сказал Никитин. Он не изменился, хотя с затылка сильно поседел, а спереди облысел. И я не стала ему напоминать, что вообще- то это он увез меня тогда из Тырныауза, в котором, как говорили, врачи делали чудеса. Мы поболтали с ним немного, выпили кофе. Расстались мы легко, я ушла первой.

Потом позвонила Синичкина.

– Слушай Майка, как жаль, что тебя не было на встрече. Мы все так ржали! Никитин нас опять смешил до упаду. На нас весь ресторан оглядывался, даже повар вышел посмотреть.

– Рада за вас.

– Представляешь, к нам Исса притащилась! Её, оказывается, Томка пригласила. Иссе скоро будет девяносто пять. И она сама ещё ходит!

– Неужели? – Слово «ходит» во мне всегда отзывается болью.

– Да. И она всех помнит. И о тебе она тоже спрашивала.