Круглый дом

Мы все взялись за руки, склонили головы и прочитали «Богородицу» – молитву, которую в нашей резервации знали все: для этого не обязательно было быть католиком, потому что люди постоянно бубнили ее в лавках, в барах и в школьных коридорах. Мы прочитали ее десять раз подряд, упоминая всякий раз и «плод чрева твоего» – словосочетание, которое Зак считал жутко комичным и не мог произнести – из опасения расхохотаться. Вот так прошел практически весь день – в исповедях, напутствиях, слезах и коллективных молитвах. И в неприятных моментах, когда приходилось заглядывать друг другу в глаза. Неприятными такие моменты были потому, что мне нужно было смотреть в глаза Тосту – похожие на две выжженные дыры, совершенно пустые, и вообще они принадлежали парню, так что какой смысл было в них смотреть? Каппи повезло: он глядел в глаза Зелии. Это у них называлось встречей двух душ. Высокодуховное занятие. Правда, Каппи потом сказал, что у него возник такой стояк, какого ни разу в жизни не бывало.

* * *

Фонтан энергии, овладевшей мамой, постепенно иссяк. И она все чаще отдыхала – но на кушетке внизу, а не за закрытой дверью спальни. Когда я пришел домой, отец позвал меня посидеть с ним в саду на старом расшатанном стуле. Вечер был прохладный, и легкий ветерок шуршал листвой клена во дворе. Громадный тополь около гаража беспокойно шумел. Отец склонил голову, стараясь поймать лицом последние лучи заходящего солнца.

Я задал ему вопрос про «проклятого дохляка», и он обдумывал ответ.

– Так кто же он?

Отец помотал головой.

– Дело в том, что… – начал он, аккуратно подбирая слова. – Сначала будет заседание, на котором судья должен решить, можно ли предъявить обвинение. Но даже теперь мы, возможно, пытаемся прыгнуть выше головы. Адвокат защиты уже внес ходатайство о его освобождении под залог. Габир мог бы сказать свое слово, но дела-то нет. Большинство дел об изнасиловании не доходит до прокурора штата, хотя Габир на нашей стороне. Ходят слухи, что защита намерена подать иск против управления по делам индейцев. При том, что мы точно знаем: это сделал он. При том, что все сходится.

– Да кто он? И почему его нельзя просто повесить?

Отец схватился руками за голову, и я извинился.

– Нет, – произнес он задумчиво. – Я бы его повесил. Уж поверь мне. Я представляю себя судьей из старого вестерна, который приговаривает преступника к виселице. Я бы сам с удовольствием привел приговор в исполнение. Но ведь помимо фантазий о ковбойском суде есть еще и традиционное правосудие анишинаабе. Мы должны были бы сесть и совместно решить его судьбу. Однако наша нынешняя система…

– Мама не знает, где это произошло, – заметил я.

Отец наклонил голову.

– Нам не на что опереться. У нас нет ни ясной юрисдикции, ни точного описания места преступления.

Он достал клочок бумаги и, нарисовав на нем кружок, постучал карандашом по кружку. И рядом нарисовал карту местности.

– Вот это круглый дом. Прямо за ним начинается участок Смоукера, который сейчас настолько раздроблен, что никто уже не может им воспользоваться. Дальше идет участок, который был продан, – это частная земля. Круглый дом стоит на дальнем краю земли, находящейся в племенном трасте, и на эту землю распространяется юрисдикция нашего суда, но, разумеется, не на деяния белого человека. В отношении него действует федеральный закон. Вот земля около озера. Она тоже в племенном трасте. Но только с одной стороны. Вот этот угол – земля национального парка, там действует закон штата. С другой стороны пастбища начинается лес – и это продолжение земли, на которой стоит круглый дом.

– Ладно, – сказал я, глядя на рисунок. – Отлично. Почему ей просто не придумать место?

Отец грустно посмотрел на меня. Кожа вокруг его глаз была красно-серого оттенка. А на щеках – вся в складках.

– Я не могу просить ее об этом. Так что проблема остается. Ларк совершил преступление. Но на чьей земле? Это была земля племени? Частная земля? Собственность белых? Штата? Мы не можем предъявить ему обвинение, если нам неизвестно, по какому законодательству проводить суд.

– А если бы это произошло вообще в другом месте?

– Да, но ведь это произошло здесь!

– Так ты это понял сразу же, как мама все рассказала.

– И ты ведь тоже понял, – заметил отец.

* * *

Раз мама нарушила обет молчания в моем присутствии, после чего и завертелись все последующие события, я настоял, чтобы отец рассказал мне все как есть. Что он в какой-то степени и сделал, хотя рассказал явно не все. Например, он ни словом не обмолвился про собак. На следующий день после нашего разговора в резервацию прибыла поисково-спасательная бригада. Из Монтаны, если верить Заку.

Мы бесцельно ездили на великах, наворачивая круги в пыли на территории большого двора возле больницы, перескакивая через кусты люцерны и бальзамина. Была суббота, и Зелия вместе с другими лидерами МВХ отправилась в заключительную поездку на автобусе в Сад мира на семинар руководителей движения. После этого семинара все должны были разъехаться. Семинар длился три дня, и Каппи у нас был Уорфом.