Круглый год

1920-й год. Белоруссия. Кулацкие банды убивают коммунистов, красноармейцев, грабят эшелоны с продовольствием, которые белорусские крестьяне отправляют в Москву голодающим рабочим и детям. В ожесточённых схватках с бандитами участвуют юные коммунары — сельские пионеры. Им посвящена повесть белорусского писателя Павла Ткачёва «Сердце коммунара», отрывок из которой мы публикуем.

Утреннюю тишину деревенской улицы разбудил громкий басовитый голос:

— Эй! Кому вёдра, кружки, миски, рукомойники чинить! Эй, быстрей! Живей! Тому дешевле, кто скорей!

Стёпа был во дворе. Он выбежал за калитку, а жестянщик как раз подходил к их дому.

— Скажи, хлопчик, где тут у вас сельский Совет?

Стёпа с интересом рассматривал незнакомца. Высокий, худощавый, он нёс на плече, придерживая одной рукой, железную палку, на которую были надеты свёрнутые листы жести. В другой руке у него был деревянный сундучок. За спиной холщовая сумка. Одет человек в короткий кожушок, штаны на коленях до блеска замусолены, шапка сдвинута на самую макушку. Из-под неё выбивались чёрные блестящие волосы. Припорошённая сединой борода окаймляла бледное усталое лицо.

— Чего молчишь? Может, ты немой? Или язык проглотил? — Жестянщик поставил на землю сундучок, смешливо прищурился, потом мигнул Стёпке: — Познакомимся? Как тебя зовут?

— Степаном.

— Вот как? Уже Степаном? А я было подумал — Стёпка.

Жестянщик подошёл и ласково поглядел в глаза мальчика.

— А по отчеству?

— Миколаевич.

— Как же, Стёпушка, мне попасть в сельсовет?

— Пройдёте прямо. Потом направо — в переулок. Немного по переулку — и налево. Дом увидите, хороший такой, большой. Там и есть сельский Совет.

— Ишь ты. Прямо-направо-налево. Так и заблудиться можно.

Стёпа засмеялся.

— Тогда пойдёмте, покажу.

— Вёдра с дырками есть у вас, Степан Миколаевич? Тогда починю. Скажи матери, пусть несёт. Дома она?

— Нет у меня матери... И отца тоже нет... На войне погиб. С дедом живу.

— Вишь какие дела... — Жестянщик помолчал, лицо его сделалось суровым. — Не горюй, Стёпа. У тебя дед есть, а у меня вот никого не осталось. Была жена и дочушка такая, как ты, убили их бандиты. Видишь, значит, кругом я сирота. Ещё тебя похуже, да не унываю.

За беседой незаметно подошли к сельсовету.

Жестянщик оставил свой инструмент на крыльце и вошёл в дом. Стёпка постоял, раздумывая: то ли ждать незнакомого дядьку, то ли сбегать к ребятам, рассказать о новом пришельце.

Но тут послышался голос:

— Стёпка! Иди сюда!

Мальчик обернулся и увидел, что дед стоит на крыльце вместе с жестянщиком.

— Отведи, внучек, Иосифа Иосифовича в хату. Он немного поживёт у нас. А у меня ещё тут дела есть.

Весть о том, что в селе появился жестянщик и что он остановился у Нечипора Цыганка, разнеслась быстро. Не успели Стёпка и Иосиф Иосифович зайти во двор, а там уже собрались женщины. Кто с чем пришёл: с ведром, с корытом, миской, чугунком...

Женщины обступили жестянщика, опасливо спрашивали, сколько он возьмёт за починку.

Иосиф Иосифович весело, поглаживая бородку, отвечал:

— За ведро — коровку, за миску — телёнка. Да ещё смотря с кого, а то и коровы не хватит...

Старая Авдуля не поняла, что он шутит.

— Корову? А что делать таким, как я, у которой коровы нет? — Старуха достала платок и вытерла слезящийся глаз.

Вперёд протиснулась тётка Фёкла — жена кулака Симона.

— Кровопийцев посбрасывали, новые нашлись! — визгливо закричала она, её толстый подбородок затрясся. — Зачем революцию делали? Чтобы рабочие-голодранцы нам на шею сели?!

— Вы, гражданочка, рабочих не трогайте... — строго поглядел на Фёклу Иосиф Иосифович. И потом весело продолжал: — Кто что может, хозяюшки, и сколько может, то и даст. Бульбу возьму, рожь... За всё буду благодарен. — Он протянул руку к старой Авдуле: — Давай, мамаша, твоё ведёрко я дёшево починю.

Целый день работал жестянщик. А к вечеру стали собираться во двор деда Нечипора женщины. Приносили плату за починку посуды: кто картошку, кто буханку чёрного хлеба, кто немного зерна. Пришла и Фёкла с котомкой бульбы. Запричитала, заохала:

— Гляди, какая уродилась... Мелкая, и так мало её...

«Вот старая врунья! — подумал Стёпа. — У них же столько бульбы, да крупная, одна в одну. Ни у кого такой на селе нет. Вот сейчас тебе Иосиф Иосифович скажет».

Но жестянщик молчал. Он только махнул рукой: ладно, мол, хватит того, что принесла.

А когда Фёкла ушла со двора, Стёпа поднялся и зло сказал:

— Ох и гадина! Скареда! Скопидомка!

— Ты кого это честишь, Степан Миколаевич? — спросил Иосиф Иосифович, присаживаясь на завалинку.