Календарные даты обслуживались в советских периодических изданиях не только написанными по случаю текстами, но и любыми, что были под рукой. Подгонка под календарную дату выглядела порой нелепо, но тон в периодике задавал именно календарь, а не литературный текст. Так, при подготовке предпраздничного октябрьского номера журнала «Огонек» 1961 года было решено привязать события в рассказе Виктора Драгунского «Рыцари» к 7 Ноября. В результате такой переделки младшие школьники готовят мамам подарки не к 8 Марта, как это было по уму и сюжету, а к дню ВОСР. События рассказа другого рассказа Драгунского («Ровно двадцать пять кило») были перенесены редактором из летних каникул на новогоднюю елку, так как готовился к печати новогодний номер журнала «Мурзилка»107
. Сотрудники журналов руководствовались при этом самыми добрыми намерениями – опубликовать произведения талантливого детского писателя, не писавшего календарных текстов (в творческой биографии Драгунского таковых никогда не было).Календарное творчество, заявившее о себе в начале советской эпохи, периодически переживает реинкарнацию – вновь и вновь появляются любители писать на тему красных дней календаря. Правда, нынешним авторам никак не удается вырваться из плена знакомых с детских лет образов и ритмов. Поэтому тексты к новым праздникам (например, Дню народного единства 4 ноября) пишутся сегодня по Маршаку и поются по Лебедеву-Кумачу.
Идеологическая ангажированность сочеталась в детских календарях с допустимой в реалиях советской жизни свободой. Дело не только в использовании эзопова языка, к которому вынуждены были прибегать советские писатели. Принцип альманаха, лежащий в основе календарных изданий, позволял редакторам сочетать различных по литературному ранжиру авторов. Это открывало дорогу в печать тем, кто не имел официального статуса детского писателя и не входил в обойму издаваемых Детгизом авторов (решающим для публикации было место в официальной иерархии Союза писателей)108
. Еще до выхода собственных сборников новые авторы получали возможность публиковаться на страницах детских календарей, образуя неофициальное литературное содружество. В календарях увидели свет некоторые стихи Валентина Берестова, Эммы Мошковской, Ирины Токмаковой, рассказы Геннадия Снегирева и Виктора Голявкина, сказки Геннадия Цыферова и произведения других достойных авторов.Ознакомление ребенка с календарным устройством мира не ограничивалось собственно печатными календарями. Еще до их появления в воспитательных и обучающих практиках была литература, рассказывавшая ребенку о содержании года, закономерной смене месяцев и календарных праздниках (например, годовые разделы в учебных книгах и хрестоматиях К. Д. Ушинского). Отечественные издатели XIX века выпускали книги и хрестоматии с типовым названием «Четыре времени года», и традиции таких изданий продолжились в советское время. Художественные и познавательные произведения, в них напечатанные, располагались в календарной последовательности и прочитывались как литературный календарь.
Широкое распространение в XX веке разных видов печатных календарей для детей и школьников не уменьшило популярности календарной тематики, напротив, ее стало намного больше. Поэты и писатели активно использовали календарную форму, популяризируя не только знания о временах года, датах и праздниках, но и значение самого календаря в жизни советских людей. Календарю посвящались стихи разных жанров – от лирических излияний до детских загадок. Узнаваемость предмета или явления – обязательное условие для загадки, и текст С. Я. Маршака про календарь, появившийся впервые в календарном сборнике «Елка» на 1941 год, об этом свидетельствует.
Календарь в советской детской литературе обретал черты живого участника главных событий советской жизни. Этот прием использовался в изданиях публицистического характера в целях политического просвещения школьников. Так, в «Письмах на листках календаря» (1961) публицист Юрий Яковлев объяснял детям, что такое железный занавес, мирное сосуществование и разрядка международной напряженности.