Круглый год с литературой. Квартал второй

– Гениально! – сказал он. – Это как раз то, что нам надо. Мы это непременно напечатаем. И не в этом номере (речь шла о том, который должен выйти через две недели), а в самом ближайшем. Остановите печать, – сказал он работникам секретариата. – Снимите любой небольшой материал и поставьте это стихотворение. В преддверии великого праздника мы печатаем великое стихотворение!

Нельзя сказать, что Илья Суслов, зам ответственного секретаря, был обрадован таким поворотом дела. «Опять ломаем номер! – говорил он нам. – Опять выходим из графика! Ох, и доиграется он!»

«Он» – это Войтехов. В конце концов, он действительно доигрался. Его сняли, а редакцию разогнали. Но в случае со стихотворением Ахматовой он выиграл. Цензор, к моему удивлению, пропустил стихотворение. Впрочем, это позже появилась инструкция цензуре обращать внимание на так называемые «неуправляемые ассоциации» и не пропускать материалы с ними. Так в «Новом мире» Твардовского не пропустили статью о Гитлере, мотивировав «неуправляемыми ассоциациями» в ней: дескать, автор пишет о Гитлера, а читатель решит, что о Сталине. Вот и Анна Андреевна пишет о некой армянке, чей сын «съеден» по приказу турецкого властителя, а имеет в виду своего арестованного сына. Но пойди – докажи, что это так!

Когда я читал это стихотворение у нас в журнале, мне казалось, что на меня смотрит и улыбается автор, умерший совсем недавно, – 5 марта 1966 года.

* * *

Не знаю, забыт или нет сейчас смоленский поэт Николай Иванович Рыленков, скончавшийся 23 июня 1969 года (родился 15 февраля 1909-го). Я не о читателях говорю. Наверняка большинство из них о нём даже не слышало. Я о поэтах. Не приходилось читать, чтобы кто-нибудь из современных стихотворцев назвал Рыленкова своим учителем.

Сам Рыленков однажды написал:

Взвесят критики всё: и терпенье и труд,
Средь хороших и разных мне место найдут.
Отдохни, мол, Кастальскому внемля ключу…
Но и тут своих критиков я огорчу.
Заскучаю, с почётного места сбегу —
Погостить у весны на заречном лугу.
С летом выпить кваску на колючей стерне…
Пусть гадать погодят на моей седине!

Ну, не знаю, нашли ли ему критики достойное место, но впечатление такое, что он с него действительно сбежал и куда-то затерялся.

Потому что было время, когда имя Рыленкова что-то говорило и читателю. Ведущим поэтом он никогда не считался, но относились к нему уважительно. Писал он чисто, грамотно. Надеюсь, что вы в этом убедились, читая приведённое мной стихотворение.

Вот ещё одно:

Я не знаю своей родословной,
Дальше прадедов счёт не идёт,
Только знаю – в родне моей кровной
Были все не гулящий народ.
В праздник – песенники, балагуры,
В будни – слово клещами тяни.
И хоть драли с них разом три шкуры —
Всё равно выживали они.
Дома разве зимой ночевали,
Чуть весна – у костров на станах.
Ляда прятали, пни корчевали,
Нагоняя на лешего страх.
Жито ль сеяли, траву ль косили —
На земную молились красу.
И дивились медведи их силе,
Уступая дорогу в лесу.
Говорили друг другу соседи:
– Что б у них ни случилось в дому,
Работяги двужильные эти
Не пойдут на поклон ни к кому.
Не заплачут, на улицу выйдя,
Всё, как есть, из избы вынося…
Я на предков моих не в обиде,
Коль характером в них удался!

Не знаю, в кого удался Рыленков характером, но вряд ли удался в предков, в свой, как он пишет, «не гулящий народ».

Во всяком случае, мне так не показалось.

В апреле 1968 года я поехал в гостиницу «Россия», где остановился Николай Рыленков. Дело шло о какой-то его статье: что-то в ней не удовлетворило начальство «Литгазеты», и я её сильно переписал. Теперь требовалось согласие автора, который выразил желание прочитать гранки, но сказал, что слегка простужен, приехать не может и лучше, если я приеду к нему с лекарством.