Круглый стол на пятерых

Стоят жаркие дни, асфальт к полудню становится мягким. А после воскресных посещений дорожки истыканы женскими каблучками, вопреки утверждению старинных поэтов насчет эфирности и бесплотности женщин. Старинные поэты, не занятые поисками средств выразительности, слишком умилялись самим предметом описания. В грустные минуты и Андрей иногда чувствует в себе пращура, который, пощипывая лютню, горячо и высокопарно умоляет богиню показать ему крохотную туфлю, после чего обещает умереть тихою смертию склеротика. Честно говоря, хочется встретить богиню, и, может быть, он сидел с ней рядом в районном Доме культуры, но в тот момент, когда ему приходили в голову слона прославленных бардов, в кинозал, пригнувшись, прокрадывалась санитарка и испуганно шептала, что в больницу привезли тяжелого больного. И он уходил, а богиня с натруженными руками оставалась в кино.

Почему он вспомнил этот эпизод? У хирурга память устроена неуслужливо, на смех настоящему мужчине. Он забыл лица и имена тех девушек, с которыми сидел, но хорошо помнит — это было перед отъездом на специализацию, что в один такой вечер его вызвали к девочке, у которой он диагностировал аппендицит и которую так неудачно оперировал. Мать погибшего ребенка собиралась подать на него в суд. Девочка не выходила у него из головы. Снова и снова он вспоминал, как через маленький аппендикулярный разрез увидел темную кишку. Аппендицита не было, был заворот кишки. Чтобы не терять времени, он через этот же разрез попытался развернуть заворот. Конечно, так не делают. Надо было зашить первый разрез и пойти срединным. Но девочка была тяжелой. Он спешил. К тому же кишка порозовела, и Андрей спокойно зашил брюшную полость. Потом он уехал в город — вызвал облздравотдел. А когда приехал, девочка лежала в тяжелом состоянии. Пришлось оперировать повторно. Кишка оказалась мертвой. Сделал резекцию кишки, но ребенок погиб.

Золотарев остановился у цветника, разбитого недалеко от поликлиники. Была у Андрея слабость — цветы. Так принято говорить — слабость. Какая же это слабость?

Мягко притормозив, у ворот остановилась «Скорая». Из машины выскочил Виталий Карпухин в белом халате.

— Ругаешь белый свет на чем свет стоит? — спросил он и бросился открывать вторую дверцу.

Вышла стройная девушка с хорошо придуманной прической. Немного насмешливые глаза. Худенькие ключицы в вырезе платья.

— Почему вы не остановили машину на Комсомольской? — спросила она Виталия. В ее голосе Андрей уловил не столько жеманную строгость, сколько обычное любопытство.

— Я думал, сначала больного… — пробормотал Карпухин. — Повернувшись к Андрею, он приободрился. — Позволь тебе представить случайно оброненную на землю богиню, которую не более как лет девятнадцать назад люди назвали…

— Ася Иванова, — протянула девушка руку.

— Это Андрей, — представил Виталий, — краса районных главврачей.

Машина отправилась в открытые ворота. Сторож глядел на молодых с интересом, свойственным его возрасту и занимаемой должности.

Виталий продолжал, водворяя очки на переносье:

— Позвольте и себя отрекомендовать: Виталий Карпухин — невропатолог, которого тщетно стараются приобщить к хирургии, и закоперщик, которому не удалась еще ни одна затея. — Он поклонился, и очки снова пришлось водворять.

— Я очень рада, — просто сказала Ася.

— Поверим! — суховато вставил Золотарев.

— Андрюша, сейчас уже проснулись соловьи-разбойники и змеи-горынычи, давай проводим богиню! Кстати узнаем, где обиталище богинь, — Карпухин добавил это несмелой скороговоркой и потупился.

— У него бывает озарение, — поддержал Андрей, подлаживаясь под шутливый тон Виталия. — А почему, простите, вас отпустили одну?

— Она, как и я, любит драки и пожары, — информировал Виталий.

Ася озорно сверкнула глазами:

— Нет, я проснулась, увидела зарево в окне и хотела разбудить девочек. А они поздно легли, выпускали стенную газету. И я побежала одна.

— Послушайте, — воскликнул Карпухин, — у нас скоро вечер. Нельзя ли провести его совместно с работниками стенной печати?

«Прическа с начесом, капроны свистят», — мелькнуло у него в голове. Надо бы записать. Он опять пожалел, что не купил записной книжки.

Богини, усмехнулся Золотарев, шагая рядом с девушкой, а ведь он тоже думал о богинях, пока не вспомнил про этот случай.

Смешные люди — звездочеты

Тот же запах глины и извести, который чувствовался у них в коридоре, стоял и на третьем этаже. Около стен, там, где еще не вскрывали пол, рядами сложены шлакоблоки. Саша, прыгая с балки на балку, дошел до комнаты с большими окнами — будущая операционная. С потолка свисали провода. Отпотевшие двутавровые балки поблескивали крупными каплями. Через весь коридор проныривала стремительная ласточка. У стены, как разрядница-пловчиха, она ловко поворачивалась и, дрогнув крыльями, неслась к противоположному оконному проему.