Круглый стол на пятерых

Глушко вынул письмо и снова пробежал его глазами. Письма стали короткими, сумбурными, как всегда во время экзаменов. Он отчетливо представлял, как она торопливо садится за стол, улыбается, поправляет светлые волосы и открывает учебник. Какой там у нее следующий экзамен? Ничего не пишет.

У Аллы несколько веснушек на носу. Смешные были люди — звездочеты. Уж лучше считать веснушки на носу у любимой, чем пялиться на небо и считать звезды, не имея даже логарифмической линейки.

Когда он целовал ее, она снимала очки. Едва слышно за рекой тарахтел больничный движок. «А сколько звезд!» — шепотом восхищалась она.

Смешные люди — звездочеты с оптическими трубами. За каникулы они с Аллой могли бы сосчитать все звезды, но разве для этого даны каникулы?

Ему жаль, что Дарья Петровна с дочерью переехали в город. Не такое над городом небо, и звезды не такие. Но через год Алла закончит институт и приедет к нему, в его больницу, и он, главный врач, подпишет приказ о назначении Аллы Глушко ординатором терапевтического отделения.

Саша посмотрел в окно и увидел, как по дорожке мимо хирургического корпуса идут Виталий Карпухин и маленькая сестричка Валя из отделения детской хирургии.

Люди взбудоражены. Не спится людям после пожара.

Глушко выбрался из операционной. Проходя мимо большой комнаты, он заметил забрызганную мелом, запыленную кварцевую лампу. Бегло, на ходу осмотрел ее. Забыли нужную вещь при переезде. Надо сказать завхозу.

Тяжело сбежал по выщербленной лестнице, зашел домой и взял плавки. Карпухина и Валю догнал уже у ворот.

— Пошли купаться! — предложил он.

Виталий посмотрел на Валю, усмехнулся.

— Женщину можно застать врасплох, — предупредил он, — купальнички всякие там…

У нее глаза стали обиженными. Повернув от ворот направо, она остановилась и, когда увидела, что друзья тоже остановились, вернулась к ним.

— Пойдемте, Александр Александрович!

Карпухина легко обескуражить. Он шагал, не глядя на девушку. Помалкивал. На своем веку он не получил еще ни одной пощечины.

У административного корпуса дядя Миша, больничный сторож, громко ширкал костлявой метлой и что-то напевал.

— С утра пораньше, да? — спросил он.

Ночью дядя Миша дремал в проходной, днем отсыпался дома, поэтому по утрам был говорливым и не пропускал прохожих, не снабдив их каким-нибудь наставлением.

— Холодок-то за ворот так и бежит! — крикнул он им вслед.

— Говорят, он на дежурствах поет «Ночь» Рубинштейна, — сказал Карпухин.

— Чудак, — рассмеялся Глушко.

Из-за поворота выскочила машина. Сзади нее едва приподнялась тяжелая утренняя пыль. Они перебежали на другую сторону улицы и скорым шагом, еще не чувствуя бессонной ночи, вышли на площадь Ленина.

Тонкое постукивание каблучков — больше ничего из утренних звуков не слыхал сейчас Карпухин.

«Ах, туфелька — дитя асфальта», — подумал Виталий, косясь на Валю Филимонову.

— После купанья я пойду на базар, — предупредила Валя.

— Я бы запретил девушкам посещать базары, — откликнулся Карпухин. — Базары портят несформировавшийся характер. Я бы пропускал на базар только по брачным свидетельствам.

— Я живу у сестры, — серьезно ответила Валя. — Надо помогать.

Глушко торопливо провел рукой по жестким коротким волосам. У него самого только несколько лет назад появилась возможность заботиться о близком человеке. А до знакомства с Аллой у него был детский дом да институт. Он почти не помнит свою маму. Почему-то запомнился берет, растянутый на тарелке. И еще удержалось в памяти, как мама, сидя на кухне, шпилькой вспарывала полосатое брюшко крыжовника — на варенье.

У обрыва они остановились. Виталий, решив прослыть серьезным, пошел к реке в обход, по дороге. Глушко спрыгнул на земляной уступ и подал руку Вале. Внизу плотно устроились маленькие деревянные домики, заборами и огородной зеленью взбираясь далеко наверх. За широко расползшейся, как речная дельта, дорогой голубели днища лодок — начиналась водная станция.

Доктор Глушко и Валя Филимонова постояли с минуту, полюбовались утренней красотой и стали спускаться, выбирая ногами устойчивые, поросшие травой кочки. Когда до дороги осталось несколько метров, Валя, взвизгнув, понеслась вниз. Тяжелый Глушко догнал ее у забора. Презиравший эти туристские замашки Карпухин чинно шагал по дороге.

Приглядели местечко на берегу, где трава не была выбита. Валя, по-женски скрестив руки над головой, сбросила платье. Виталий задержал дыхание, разглядев на ее загорелой спине белую полоску. Ася Иванова, которую они с Золотаревым только что проводили, была, пожалуй, постройней, но, боже мой, боже мой, эта девочка совсем в другом роде. С мужским обжигающим удовольствием он отметил, что трусики у нее маленькие, тугие, и поспешно стал подворачивать свои чересчур длинные трусы. Если бы женщины знали, как здорово, когда их нельзя застать врасплох!