Круглый стол на пятерых

Не стоило им заводить этого разговора, но все трое, присутствующие здесь, работали в районах хирургами или желали ими стать. Они приехали в областную больницу, чтобы освоить новые операции, а им говорят, что они молоды, что им полезно присмотреться, что операции от них никуда не уйдут и что вообще самое главное для хирурга — терпение.

Зарубин во время разговора помалкивал, Великанов слишком входил в положение Цыганкова — в сущности рядового хирурга, от которого не зависит, доверять стажерам операции или, сославшись на мировую практику и собственную биографию, оставить все как есть.

Зато Андрей Золотарев вспылил. Правда его была обидной и потому уязвимой. Если бы Цыганков, в свою очередь, не потерял самообладание, ему бы нетрудно было доказать, что пора ученичества в хирургии всегда равна веку хирурга и что оперативная техника — самое простое в этой науке и этому простому способно обучиться большинство людей.

Теперь, когда Петр Степанович вышел, все молча уткнулись в истории болезни. «Общее состояние удовлетворительное… Пульс… Язык… Живот… Физиологические отправления в норме…»

Рядом с Золотаревым скрипел пером Зарубин. Буковки аккуратные, с граверскими завитушками. Может быть, лично для Зарубина и не имеет смысла этот спор, поскольку он из всех приехавших на специализацию самый опытный. Но Золотарев видит его насквозь. Молчание Зарубина — это молчание втируши, пай-мальчика. Весь он сложен из понятливости, терпимости, умения посторониться. Если бы людей характеризовала простая сумма качеств, поддающихся перечислению, какой идеальный человек получился бы из Дмитрия Ивановича Зарубина!

Великанов отодвинул папку с историями и пересел па диван.

— Надо поговорить с Кустовым, — сказал он, закуривая.

Андрей промолчал. Возможно, он несправедлив к Великанову, Но он не мог себе представить, что этот человек, рассудительность которого так часто брала верх в их спорах, сейчас не смеется в душе над его очередным поражением.

Дело не в Цыганкове. Андрей и спорить-то с ним стал, потому что был взвинчен телефонным разговором со следователем. Черт его дернул рассказать о нем Великанову. А Великанов, конечно, не мог не вспомнить после этого ту клиническую конференцию, на которой выступил Андрей и потребовал чуть ли не под суд отдать паспортизатора, перепутавшего этикетки на ампулах крови. Ошибку тогда обнаружил Великанов, и он свел весь разговор на конференции к ответственности лечащего врача.

Конечно же Великанов помнит об этом. Человеку очень важно убедиться время от времени, что он видит дальше собственного носа. Это дает ему возможность спокойно пережить свои последующие ошибки. Или это так, или Золотарев ничего не понимает в человеческой психологии.

А вот теперь следствие по делу погибшей девочки, и неизвестно, чем оно кончится.

В ординаторскую вошел Карпухин. Он снял очки и стал дышать на них. Без очков глаза у него немножечко бараньи — добрые, выпуклые, он прячет их, стесняется.

— Братцы, — переводя дыхание, начал он и наладил свою оптику, — как насчет вечера, пойдем?

Молчание. Скрипнула дверь, распахнутая сквозняком. Великанов поднялся и затушил в пепельнице сигарету.

— Хорошо бы, — продолжал Виталий, — провести опрос на тему: «Как вам нравится официальная часть наших вечеров?» Я бы предложил такие вопросы: «Не следует ли докладчикам быть обстоятельнее?», «Какие цифры в наших докладах показались вам наиболее интересными?», «Не расширить ли, в целях улучшения усвояемости, набор стандартных фраз?»

Зарубин поспешно прикрыл дверь.

— Ты не очень-то, — предупредил он. — В голове ничего не останется, если всё будешь выкладывать.

— Ну как? — не обратил на него внимания Виталий. — Девочки будут — розарий, клумбочка, штучка, к штучке.

— Я не любитель таких вещей, — напомнил Дима Зарубин. — К тому же я дежурю.

— Великанов, а как ты насчет розария?

Коля, едва улыбнувшись, ответил:

— Пользуй сам, Виталик, тебе в новинку.

Золотарев хрустнул пальцами, ничего не ответил.

— Черти! — разозлился Карпухин. — Если мне захочется умереть от скуки, я позову вас. Убийцы! Такую идею загубить. — Передохнув, он смирился: — Пойду к Сашке Глушко, он поддержит.

Позвонил телефон. Зарубин взял трубку:

— Хирургия. Вам кого? Михаил Иванович в командировке. Его замещает доктор Цыганков. На консультацию? Сейчас кого-нибудь попросим.

Он вышел в коридор и крикнул:

— Петр Степанович, нейрохирургия просит консультанта.

— Пойдем посмотрим? — предложил Великанов Карпухину.

— Пойдем, — пожал плечами Виталий.

На лестнице Николай неожиданно сказал:

— Ко мне приезжает жена. Письмо получил.

Карпухин живо повернулся к нему. Надвинул колпак до самых бровей.

— Ты понимаешь, — продолжал Великанов, — она мне предлагает мировую.

— Забавно, — оценил Карпухин. — После антракта — продолжение вечной любви?

— А я не могу, хоть режь.

— Резать не буду, — пообещал Виталий.

Они вошли в смотровую нейрохирургического отделения. Круглолицый врач кивнул им на стулья.