Круглый стол на пятерых

Они остановились на углу. Николай похлопал себя по карманам. Вспомнил, что выкурил все сигареты.

— Я не собираюсь ничего скрывать. Я люблю другую, — ответил он, чувствуя, что нужны какие-то иные слова для такой женщины, что пора перестать защищаться, как будто он в чем-то виноват.

— Я думаю, ты просто устал, — улыбнулась она. — Пойди купи сигарет, отдохни. У тебя есть деньги? В вашем положении часто не хватает денег…

Улыбаясь, она отошла от него и помахала рукой.

— Пожалуй, сегодня я не пойду к тебе в общежитие. Отдыхай!

Глава VII

…Поджидали леденящие

звезды.

Человек одаряет их своим

настроением.

В радости они веселят,

в горе под ними становится

одиноко

везды обступают человека со всех сторон, молчаливые, леденящие. Человек жалок и смертен наедине со звездами, которые знавали и не таких людей, не такие головы остывали под звездами и не такие страсти.

Андрей шел по парку и ежился под колючим холодом звездного неба. Из глубины парка, из непробитой тропинками темноты доходил до него запах прели, разбухшей в низинах листвы и кореньев и долетали редкие в такой час живые звуки: от дальнего поселка, от ручья, от обессилевших, погибающих сучьев.

Тревоги многих часов и неожиданный приезд Аси совершенно опустошили его. То есть, когда она ушла, все снова стало на свои места и опять давило одиночество, от которого при воспоминании губ и глаз Аси уже никуда не деться.

Ася торопилась на поезд. С трогательно подчеркнутой самоотверженностью она заявила Андрею, что к маме зайти уже не успеет. Он проводил ее неприметной дорожкой до станции и на обратном пути зашел в больницу. С порога увидел Архипова и понял, что не сдержится, вспылит, если заговорит с ним.

Но в тот день Архипов сам пришел к нему домой и, как член партийного бюро, сказал, что их больнице предложено бороться за звание коллектива коммунистического труда. Это был точный, умелый удар. Игорь Александрович снисходительно попросил Андрея Григорьевича не волноваться. Скоро Боярская проведет партийное собрание, на нем все и обсудят.

Сегодня, не одолев тоски, Золотарев пошел в Дом культуры, но у билетной кассы, оказавшись в центре внимания многих людей, повернулся, сбежал с крыльца и пошел в парк.

А здесь его поджидали леденящие звезды. Человек одаряет их своим настроением. В радости они веселят, в горе под ними становится одиноко.

Путаной тропинкой Андрей подошел к переезду. Впереди на пригорке вспыхнуло созвездие фар. Оно качнулось вразнобой и утонуло в низине, обрисовав кочковатый контур дороги, придорожные столбы и деревья по сторонам. Чтобы его не узнали, Андрей торопливо зашагал вдоль откоса. Галька хрустела под ногами, пахло просмоленными шпалами, подталкивал сзади мокрый ветер, болела голова, пронесся, всполошив лесопосадки, поезд.

У низкого домика притихли двое, их выдавала только белая блузка девушки да у парня огонек папиросы. Золотарев глотнул слюну, вспомнил про сигареты. Достал пачку из кармана, на ходу прикурил. Недалеко от больницы его остановил запах ночной фиалки. Он разглядел калитку и вошел в просторный, слабо освещенный фонарем двор. Обойдя клумбу с фиалками, очутился у металлической стойки, на которой обвисали, покачивались на ветру детские качели — десяток деревянных клеточек с откидными перекладинками. Андрей сдвинул по веревкам переднюю палочку, втиснулся, уселся. Ноги приходилось поджимать — качели были низкими. Он тихо раскачивался и вслушивался в скрип металлических петель над головой. Кажется, он попал во двор детского сада. Во всем доме светилась одна веранда. От чайной доносились переливы гармошки — приступы стандартного веселья, которым нет-нет да и позавидуешь, когда совсем скверно на душе.

Ася — удивительная девушка. Но она слишком порывиста, чтобы ее любовь могла противостоять одиночеству и тоске Андрея. Их чувство возникло случайно и не может служить опорой в трудную минуту ни для него, ни для нее. И напрашивался вывод: надо находить силы в самом себе.

И все-таки спасибо ей за ее безрассудство, за глупую, молодую, незрячую смелость. Когда она одумается, он ни в чем ее не обвинит, не упрекнет в легкомыслии и неверности. Пусть все остается так. Кажется, жизнь всерьез взялась обучать его хладнокровию.

Он вздрогнул, услышав за спиной шаги. Обернулся и увидел, как женщина подошла к калитке. В свете фар проходящей машины мелькнула ее тонкая фигура в халате. Ладони прикрывали глаза.

— Андрей Григорьевич!

Он тоже узнал ее. Выпутываясь из веревок и перекладин качелей, выругал себя: не сообразил, что мать Аси заведует этим садом и живет в соседнем доме. Вернее, сообразил, но не придал значения.

Они поздоровались.

— А я увидела из окна… — сказала Иванова.

— Извините, — пробормотал Золотарев, угадывая, что она обо всем знает: кто-то видел и сообщил.

— Андрей Григорьевич, я уже несколько дней хотела к вам зайти…

— Опять печень? — с надеждой спросил он.

Она дотронулась до его руки и пошла к скамейке. Когда они сели, женщина спросила: