Кругосарайное путешествие

На перемене оказалось, что одна штанина кузьмичёвских штанов покрыта экзотическими дырками неправильной конфигурации. Носясь по залу, все притормаживали возле него, чтобы поглядеть на это чудо химии. Что там у него в пробирке окислилось или не окислилось, но ясно было, что штаны уже не восстановишь.

В конце концов Кузьма пошёл и стал лицом к окну, делая вид, что зубрит литературу. Но и тогда суета и хихиканье вокруг него продолжались, а больше всех усердствовала Кувалдина – конечно, ведь юбка у неё никак не пострадала.

Лицо Динамиты (Доменики Сергеевны), когда она проходила по коридору, было ещё высокомернее, чем обычно, как будто она уже мысленно выставила все двойки за нашу самостоятельную. Когда Кузьма шёл на литературу, навстречу ему попался Босан – Борис Александрович. Он был физик и шёл на физику. Пару недель назад Босан попросил Кузьмичёва дать определение математического маятника. И, услышав, что математический маятник это «кое-что на ниточке», влепил ему пару, хотя на предыдущем уроке сам объяснял почти этими же словами: мол, неважно что, НЕЧТО! С высоты огромного роста физик всё же углядел диковинные дырки на штанах. Он остановился и, прищурясь, спросил своим неподражаемым басом:

– Что такое?

– Химическое явление, – не растерялся Кузьма.

– Формулу можешь сказать?

Кузьма молчал. Вот не может Босан без формул!

– Ладно, иди.

Литература была последним уроком. Потом Кузьма с Кувалдиной оставались на дежурство. Ирка попросила, чтоб он сходил за тряпкой – вытереть с доски. Он молча вышел из класса. Разговаривать с этой дурой не хотелось. Соседний класс был закрыт: Аннушка заболела. Зато дверь в кабинет химии была приоткрыта. Кузьма услышал смех и остановился. Он никогда не слышал, чтобы химичка смеялась. Посмотрев, нет ли кого в коридоре, он подошёл к двери и осторожно заглянул. Доменика стояла за учительским столом, а сбоку от стола стоял Босан, собственной персоной.

– Кое-что на ниточке, – пробасил он. И они с Доменикой захохотали, как два приколовшихся школьника.

Кузьма стал пятиться на пятках, потом развернулся и побежал обратно.

– Принёс? – спросила Ирка. Он не ответил. Вытащил из кармана помятый носовой платок, смочил его под краном и начал изо всей силы тереть доску, на которой был написан план сочинения.

А Динамита-то! Он и не думал, что она бывает такой. Весёлой, даже красивой.

«Химическое явление!» – подумал он и почему-то тут же простил всё и ей, и Босану.

Надо осмыслить

А может быть,
звёзды блестят от слёз:
их заслезил мороз,
им кого-то жаль,
устали в космосе,
к ним никто не летит,
не дотягиваются друг до друга,
во времени не совпадают,
они страдают,
не у всех есть планеты,
не все воспеты
в веках,
а взорвётся звезда —
и никто не вспомнит о ней никогда!

«Это надо осмыслить» – любимое изречение Босана. Вот объясняет он, допустим, что-то, объясняет, а потом вдруг остановится, посмотрит сразу на весь класс одним проникновенным взглядом и говорит:

– Вот это надо осмыслить, между прочим.

И все сразу спохватываются, затихают и в ответ смотрят на него точно таким же серьёзным и загадочным взглядом, словно уже начинают что-то такое осмысливать. Ещё Босан любит смеяться. Но смеётся он удивительно – когда меньше всего этого ждёшь. Вот он серьёзный-серьёзный такой и суровый-суровый, со сдвинутыми бровями. И глаза тёмные, как перед грозой. Но в уголках рта или где-то в щеках надуваются маленькие мешочки смеха, потом вдруг взрываются – и перед тобой совсем другой Босан, хохочущий, как ребёнок.

Однажды мы пошли с Босаном в ночное ориентирование. По лесам и болотам. Там надо было найти несколько промежуточных контрольных пунктов, отметиться и потом прийти к главному.

Ночь была прекрасная, весенняя, в болотах орали лягушки, в ветвях соловьи, в небесах щурились друг на друга синие звёзды.

– Так! Будем танцевать вот от этой сосны и от этого пня, – говорит Босан. – Созвездия учили? Сориентируемся по звёздам. Корзунков, какая это звезда?

– Эта? – переспрашивает Корзунков.

– Ну да, эта, какая же ещё?

– Ну, их много… – уклончиво отвечает Пашка.

– Ладно, придём, я с тобой разберусь, – говорит Босан. – Полярную-то уж знать пора, не маленький.

Сориентировались, идём. Длинноногий Корзунков скачет впереди и оглядывается, как будто Босан за ним гонится. Вдруг руками замахал:

– А-а-а-а! Народ, назад! Трясина!

Мы остановились.

– Э-э! – кричит Босан. – Ну ты, Сусанин, смотри там! Давай назад!

Появляется Пашка – всклокоченный, грязный, дышит тяжело, в одном сапоге.

– Где сапог-то?

– Где-где – трясина сожрала, – злой такой.

– Ладно, – говорит Босан. – Спасибо, что предупредил. И живой, главное. Будем огибать.

Ещё раз на небо поглядел – и мы двинулись в обход. Идём, радуемся, ребята анекдоты травят, Босан – серьёзный.