Кругосарайное путешествие

На кружок пришли человек шесть. Было ничего, интересно. Он в первый раз сидел рядом с Ленкой Ведерниковой (а на математике приходится сидеть с этой доносчицей Курихиной). Лёнька Якушкин тоже припёрся. Но, просидев минут десять, спросил, можно ли пойти помыть тряпку, и мыл её уже до самого звонка.

Зато он потом важным таким стал: например, если на контрольной задачу решить не мог, то просто писал: «Не имеет решения!»

А Элеонора писала ему на полях: «Имеет! Красивое! Поищи получше!»

Секрет

Вот стекло изумрудное – Лето,
Чтоб на солнце смотреть сколько хочешь,
Не мигая, не щурясь, не жмурясь, —
Вот стекло изумрудное – Лето!

Вот стекло жёлто-красное – Осень,

Чтоб глядеть на дымы и туманы
И на чёрные галочки в небе
И кричать: «Посмотри, как красиво!»

И когда все закончились краски

И глаза как залеплены снегом,
Вынь два стёклышка – Лето и Осень —
Посмотри на мороз и согрейся!

Настало время, когда великая и прекрасная наука археология, по выражению Марьянки, накрылась большим медным тазом. Тогда она, Марьяна Дмитриевна, не растерялась и стала преподавать английский: не зря же школу такую заканчивала!

…Учебный год подходил к концу. Ученички мои уже не отлынивали и не разбегались. Все вдруг как будто стали в строй и вытянулись по стойке «смирно». Среди года у них к инглишу всегда отношение халявное, а вот под конец, когда контрошки и экзамены начинаются, тут все они откуда-то вылезают, как грибы.

Написали мы с ними контрольную (тренировочную), обсудили, пьём чай в перерыве. Окна распахнуты: счастьем каким-то весенним тополиным веет.

Вот думаю – погодка апрельская одна на всех, а ведь у каждого она разная, как та манна небесная – кто её ел, тот ощущал вкус своего самого любимого блюда. На кого-то пахнёт коробочкой из-под гуталина – драгоценной тяжёленькой биткой, без которой в классики не поиграешь, на кого-то кожей футбольного мяча, на другого первой любовью, волшебно-неприкаянной, а кто-то старенький будет просто подставлять лицо свету и жмуриться, как под душем.

Так ушла я в свои мысли, как в запахи весны, и вдруг словно проснулась:

– Марьяна Дмитриевна, а стихи сегодня почитаете?

(Джон, конечно, кто ж ещё…)

– Ну ладно, говорю, тогда вот вам «стих», так и быть, «по заявкам учащихся». И прочла вот это, Женькино:

Во дворе сидят нахохленные
старушки.
Воробьи свистят, как резиновые
игрушки.

И качели скрипят, как двери,

в небо распахнутые.
И «секреты», зарытые в землю,
горят, как яхонты.

Все-то дыры и все-то щели здесь

потайные.
Пролезай, коль пролезешь.
И все-то миры – иные.

Сладкий дым от помойки —

сжечь зиму там было дело!
Горький дым беспризорный —
как быстро всё прогорело…

– А можно вопрос? – это уже лохматый Гриша Корюшкин. – Вот я, например, слушаю вас и не понимаю. Секреты какие-то в земле, да ещё горят, как что-то там… Объяснить не могли бы?

– Да запросто – говорю. – На заре нашей прекрасной юности, а вернее даже, в моём далёком прекрасном детстве, все их делали, эти секреты.

И рассказала про нашу жизнь дворовую. Чтобы сделать секрет, нужно было первым делом достать цветное стекло. Где мы их находили, вот чес-слово, не помню. Откуда-то сами брались: зелёные, тёмно-синие, оранжевые, красные, фиолетовые… Вначале смотришь через него на деревья, на лица, на небо – и удивляешься. Кто-нибудь обязательно подбежит:

– Дай посмотреть! Ух ты! У меня такого ещё не было!

А когда наглядишься, придумываешь секрет! Тут уже обязательно должно быть что-то особенное. Какой-нибудь суперский фантик, цветная фольга, кусочек бархата, старинная пуговица… Кладёшь эту красоту под стёклышко, и она загорается волшебным цветом. Закопаешь, заметку себе сделаешь – и можешь не говорить никому или можешь сказать, но только одному, самому надёжному человеку на свете.

Всю большую середину нашего двора на Гагаринском занимала земля под деревьями. Там ещё шампиньоны росли. И вот ищешь шампиньоны – опаньки! – и наткнёшься вдруг на чей-нибудь секрет. Посмотришь, полюбуешься, снова закопаешь – и как будто не видел ничего.

Или, например, крепко с кем-нибудь подружишься, говоришь:

«Хочешь, секрет покажу?» – и показываешь.

Смотрят на меня мои ученички, и вижу я в глазах у них непонимание, типа «что это она?» Понимаю, что чудесато это всё им и, по большому счёту, фиолетово.

– Правда, что ль? – спрашивает малютка Джон (косая сажень, сорок третий размер ноги).