Кругосветное путешествие юного парижанина

Отряд продвигался медленно. Не помогало и то, что огромные деревья вздымали по пути каравана шатер листвы. Если бы хоть слабенькое дуновение ветерка пошевелило горячие, наполовину сожженные беспощадными лучами солнца листья!

Вековые исполины своими длинными ветками переплетались друг с другом и образовывали над дорогой бесконечный шатер, где было жарко, словно в бане.

Самым большим в отряде был друг Фрике, слон, великолепный представитель слоновьего племени западных районов Африки. Озанор — так стали называть его в угоду Фрике — возвышался над землей на четыре метра пятьдесят сантиметров. Единственный его бивень — второй он потерял при драматических обстоятельствах, о которых расскажем позднее, — два метра в длину и был довольно толстым. Этот колосс, настоящая гора плоти, оказался столь же умен и добр, сколь велик по размерам.

Двигался Озанор бодро, срывал по пути сахарные стебли и с наслаждением их обсасывал, или аккуратно снимал ананас, съедал целиком, точно ягоду, или, наконец, убирал сухие ветви, мешавшие движению, и закидывал в чащобу по обеим сторонам дороги.

За исключением Ибрагима, Андре, доктора, Фрике и слоновожатого, люди шли пешком. Толстокожее животное несло на спине генеральный штаб.

Первые трое, сидевшие в своеобразном паланкине[103], крытом тонкой тканью, дружелюбно болтали.

Фрике, подружившийся с погонщиком слона, устроился вместе с ним на массивной шее животного — прекрасный наблюдательный пункт.

Озанор восхищал гамена не меньше, чем его единоплеменник в спектакле театра «Порт-Сен-Мартен» при свете газовых рожков рампы.

Тогда Фрике смотрел представление из второго яруса, и слон ему понравился.

Озанор радостно вздыхал: «Пуф-фф», и «пуф-ф», «пу-уф», совсем как паровоз, маневрирующий на вокзальных путях, забавлялся, смешно закидывая хобот вверх.

Самый жалкий вид был у Ра-Ма-То.

Бедняга находился в плачевном состоянии. Новые сотоварищи-рабы, осыпавшие его ругательствами и плевками, разорвали щегольское одеяние на множество кусочков, которые использовали как украшения. Но жестокий удар был нанесен царьку еще до выхода отряда в путь. Он увидел, как приближенные занялись дележом его имущества. Ведь превращение в раба равнялось гражданской смерти.

Министры бывшего вождя напялили высокие шапки! А его брат, тот самый, кого он собирался вместо себя отдать в рабство, бесстыдно занял освободившийся трон.

Ра-Ма-То наблюдал, как тот с важным видом держал в руках жезл яблоневого дерева — символ верховной власти, облачившись в мундир кавалергарда[104] с эполетами[105] и водрузив на голову каску пожарника, ослепительно сверкавшую под лучами солнца!

В довершение унижения жены низложенного монарха поторопились выказать абсолютнейшую преданность новому правителю. Палочные удары сыпались в изобилии направо и налево, и это окончательно узаконило захват власти.

Новый властитель соблюдал традиции.

Участь Ра-Ма-То была до того жалкой, что расстроенные европейцы принялись просить у Ибрагима снисхождения к нему. Но Ибрагим оставался глух к мольбам. Белые друзья достойны многих его милостей, но об этом они с ним не договаривались. Он строго выполняет обязательства по отношению ко всем трем, так отчего же их заботит этот негодяй, пропойца, обманщик, предатель и зверь? Деловые интересы не могут определяться чувствами.

Однако, наблюдая, как дурно обращаются бывшие подданные с монархом, и понимая, что несчастный не сможет вообще дойти до побережья, торговец на третий день смягчился.

В конце недели Бикондо дошел до предела. Его организм, изъеденный алкоголем, находился в состоянии полнейшего истощения; и тогда Ибрагим объявил бывшему величеству, что со следующего дня тот свободен и может вернуться обратно.

Караван устроил лагерь на большой поляне, в пятистах или шестистах метрах от маленькой деревушки, жители которой, завидев столько вооруженных людей, тотчас ее покинули.

Припасов хватало, и паника эта не сыграла никакой роли, беглецов не разыскивали. Ибрагим командовал своими людьми по-военному и категорически запрещал по дороге какой бы то ни было грабеж, поскольку иначе возникли бы серьезнейшие осложнения.

Спали все, кроме часовых. Вдруг из темноты раздался жуткий вопль, а затем вой сотни глоток.

Все кинулись туда. Едва освещаемая то вспыхивавшими, то гаснувшими огоньками затухающего костра предстала ужасная картина.

В реке крови подергивался рассеченный труп Ра-Ма-То с вывалившимися внутренностями, перерезанным горлом, выпученными глазами, перебитыми руками и ногами.

Несчастные, подвергавшиеся дурному обращению во времена его величия, решили свершить страшную месть: узнав о возвращенной монарху свободе, они дождались ночи, набросились на него, как хищные звери, и в одно мгновение растерзали…

— От судьбы не уйдешь, — философски заметил Ибрагим.

Караван на следующее утро отправился в путь, оставив за собой непогребенные изуродованные останки человека, деспотически правившего более чем десятью тысячами обитателей речных берегов в Верхнем Огове!