Кругосветное путешествие юного парижанина

Кстати, неподалеку сновали красные муравьи невероятных размеров и неслыханной прожорливости, способные за одну ночь оставить от крупного животного одни лишь кости.

— Безумный Бикондо, — ни к кому не обращаясь, произнес Фрике, — голова у него годилась лишь для того, чтобы носить шляпу, и пил он не в меру.

Это была единственная похоронная речь.

Страшная смерть огорчила наших друзей; вид человеческой крови сам по себе пугает, а любое насилие противоречит природе.

Невольники сушили обагренные кровью руки. Фрике с отвращением наблюдал за тем, как кое-кто обсасывал собственные пальцы, испытывая при этом наслаждение. Европейцы не сомневались, что дикари съели бы труп, если бы им это позволили.

Великодушный Андре с плохо скрываемым раздражением осудил каннибализм и, как обычно, отстаивал принципы цивилизации.

Доктор, полный скепсиса[106], как и все, кто долгое время жил в колониях, пропагандировал с завидным усердием тезис знаменитого антрополога[107] Жоржа Поше, гласивший: негры принадлежат к отдельной от белых расе[108], может, менее развитой, но совершенно иной!

Фрике, чувствительный, как все парижане, обрадовался свободе, позволявшей посмотреть мир, о чем страстно мечтал, но он все время жалел стонущих в тяжких колодках рабов, многие из которых не прочь были бы отобедать и юным французом, и его друзьями.

Ибрагим же искренне полагал, что негры существуют лишь для работы на плантациях другого континента, чернокожие — всего лишь вьючные животные о двух ногах. Он безоговорочно верил: никому на свете за редким исключением не придет в голову называть эти существа людьми.

Кто становился рабом, был для торговца хуже слона. Эту теорию он высказывал, время от времени умолкая, чтобы затянуться пахучей смесью, набитой в длинную трубку из жасминовой ветки.

Хотя беседа и прерывалась для перевода на французский, от этого не становилась менее оживленной.

— Ты сердишься на меня за торговлю неграми, — обратился абиссинец к Андре. — Но ведь это разрешено Пророком. Я не требую от них многого, — добавил он. — Да и где они найдут более великодушного хозяина… Я их кормлю и никогда не бью. Женщины свободны, дети тоже. Ибрагим — хозяин добрый.

— Черт побери, — заметил доктор, — у меня нет в этом сомнений! Есть места, где с неграми обращаются хорошо — Бразилия, Египет, Гавана, — но когда ты говоришь, что не требуешь от них многого, то позволь усомниться в твоих словах. «Я не требую многого». Послушай-ка, Андре, забавно, но наш друг ни секунды не сомневается в праведности содеянного.

— Действительно забавно. И, между прочим, прав, когда утверждает, что закон Магомета разрешает торговлю рабами.

— Ну, тут он стоит на твердой почве, поскольку здесь полное совпадение с нормой христианской морали.

— Вы полагаете, я мало искушен в текстах отцов церкви? — спросил Андре.

— Милый мой, да разве апостол Павел не говорил: «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу…»

Ибрагим обрадовался, когда узнал, что христианские тексты находятся в согласии с Кораном. Уважение его к доктору выросло до невозможного.

— Я вам докажу: рабы не желают свободы, а, напротив, жаждут находиться в чьем-либо владении, — вновь заговорил торговец.

Андре и Фрике были искренне обескуражены цинизмом этого утверждения, зато доктор с любопытством принял участие в психологическом эксперименте.

Ибрагим приказал остановиться, подозвал помощника, распорядился отобрать пять рабов — мужчин и освободить, снабдив каждого съестными припасами, топором, ножом и связкой дротиков[109].

Привыкший к беспрекословному повиновению, помощник быстро снял колодки у двух юных братьев, одному из которых было примерно восемнадцать лет, а другому шестнадцать. У троих спросил, есть ли у них в караване жены и дети. Получив отрицательный ответ, помощник тотчас же освободил их от колодок.

— Вы свободны! — крикнул Ибрагим, восседая на слоне.

Четверо из отпущенных на волю, казалось, вовсе не удивились доброму известию, только замерли на мгновение и тотчас же дали стрекача, не сказав ни слова.

И лишь юноша негр шестнадцати лет улыбнулся, открыв сверкающие белые зубы, затем, громко смеясь, пробормотал длинную благодарственную фразу, подпрыгнул, точно молодой бабуин[110], отвесил два глубоких поклона и присоединился к группе свободных.

Ибрагим до предела изумился. Фрике откровенно радовался.

— Какой этот юноша воспитанный, безусловно, благородного происхождения. Поглядите, как держится! Превосходно! Прекрасно, что его освободили.

После двухчасового привала на берегу ручья отряд вновь отправился в путь. Не прошло и часа, как вошли в деревню с просторными хижинами, где работорговец знал многих из местной знати.

И когда слон очутился всего лишь в двадцати метрах от ближайшего жилища, у Андре и Фрике вырвался крик ужаса, доктор напустил на себя иронический вид, а Ибрагим дьявольски улыбнулся.