Я попросила мать рассказать о мужчине, который дал мне жизнь. Увы, он погиб в засаде на юге Кавказа вскоре после возвращения в действующую армию. Мать описала его как человека великодушного, необычайно смелого, который вступил в армию с единственной надеждой служить правому делу, защищать слабых и противостоять варварству.
Я часто спрашивала себя, передал ли он мне часть своих качеств. Мне казалось, я чувствую, как во мне прорастают его семена, заставляя гордиться тем, что я бастард. Просто у них не было случая расцвести в полной мере. Любовь, которую я питала к Августу, необходимость предпринять невозможное, чтобы наш союз мог состояться, наконец-то вынудили меня обратиться к духовному наследию моего настоящего родителя. Я думала, что битва сведется к противостоянию с тем, кто узурпировал его место. Но дело до крайности осложнилось, учитывая, что мне предстояло узнать об Августе, и завело меня куда дальше, чем я могла вообразить.
Решающая сцена, с которой все и началось, разыгралась январским днем, уже клонившимся к вечеру, в нашей гостиной. Отец послал за Августом, чтобы предложить присоединиться к нам в задуманной им поездке вдоль побережья. Начальник канцелярии и атаман также были приглашены.
Оба они возражали против этого путешествия. Отец поинтересовался причиной. Те признались, что не могут отказаться от ежевечерней партии в шахматы. Август просто-напросто предложил взять с собой шахматную доску и фигуры, чтобы играть по вечерам на стоянках.
Услышав подобные возражения, комендант нахмурился. Некоторые вопросы относительно этой игры вертелись у него в голове уже давно, а тут представился случай задать их непосредственным участникам.
– Сколько же вы выиграли в шахматы?
Начальник канцелярии и казацкий атаман заволновались. Перемена тона в голосе коменданта заставила их испугаться его гнева, а то и вспышки насилия. Такова была одна из привычек отца: в силу его характера, как и в силу принятой им системы управления, его настроение мгновенно менялось. Он мог неожиданно взорваться, хотя минуту назад был спокоен и улыбчив.
Сосчитав выигрыши, которые они получили с помощью Августа, начальник канцелярии вывел сумму в сорок две тысячи рублей. Преуменьшать ее не стоило: комендант наверняка был в курсе, и именно величина суммы вызвала вопрос. Услышав подтверждение цифры, отец помрачнел и задвигал челюстью, что всегда служило у него признаком неминуемого всплеска ярости. Перепуганный начальник канцелярии заявил, что наконец-то ему представился счастливый случай сообщить коменданту приятную новость: они с гетманом решили преподнести десятую долю выигрыша семье господина Нилова. Казак сдержал вопль возмущения, потому что никто с ним не посоветовался по поводу этого щедрого дара, на который он лично согласия не давал. Августу пришлось незаметно наступить ему на сапог, чтобы заставить промолчать.
Лицо отца постепенно приняло более спокойное и даже довольное выражение. Мать горячо поблагодарила начальника канцелярии, а когда повисла пауза, я поняла, что настал мой выход. Я собрала все свое мужество и без дрожи, глядя коменданту в глаза, заявила следующее:
– Мы имеем все основания порадоваться решению начальника канцелярии и атамана, а также принести им благодарность. Но не будем, однако, забывать, что большей частью этого выигрыша они обязаны таланту графа Августа Бенёвского. Смею надеяться, что они изъявят ему свою признательность, обратившись с просьбой отменить его приговор, и что помилование позволит ему занять пост в администрации коменданта.
Отец мрачнел по мере того, как я говорила, и я видела, что он готов заткнуть мне рот. Но я продолжила еще громче:
– Мое самое большое желание – увидеть графа Августа Бенёвского счастливым…
И на одном дыхании добавила:
– …и разделить с ним это счастье.
Заявление было недвусмысленным и повергло присутствующих в изумление. Все повернулись к отцу. Он побагровел, в уголках рта пенилась густая слюна. Похоже, его душил такой гнев, что он не мог вымолвить ни слова. Когда наконец он открыл рот, то из него хлынули до крайности вульгарные слова в адрес Августа.
Я долго раздумывала над тем, что произойдет дальше. Внимательное наблюдение за отцом, который не был моим, привело меня к выводу, что за его грубостью и склонностью к насилию кроется не что иное, как трусость. Наслаждение властью над пленниками, бессердечие к туземцам, побои матери имели одну общую черту: это были действия труса. Его система отношений держалась только потому, что в ответ он не встречал никакого сопротивления. И я решила, что, если противопоставить ему твердую волю, он тут же позабудет про свою позу грозного храбреца. Поэтому я не сдавалась и не отводила от него широко открытых глаз, исполненных вызова и презрения. Какое-то мгновение он еще продолжал сыпать оскорблениями, потом сбился, заворчал и прикрыл глаза рукой. Его сопротивление ослабло, мое было несгибаемым. В конце концов он встал. Я победила.