Слабая улыбка тронула губы Степанова, раскрасневшегося от холода.
– Раз уж дело будет раскрыто, а так будет непременно, пусть лучше заговор раскроете вы. Вы избежите какого-либо наказания и в награду получите свободу.
Больше я ничего не сказала, но улыбка, озарившая лицо несчастного, давала понять, какие надежды пробудила я своими словами.
Я добавила, приказав каюру трогаться в путь:
– И не теряйте времени, если хотите оказаться первым.
Не успев вернуться к себе, я принялась писать отцу письмо, в котором признавалась, что узнала все о заговоре от самого Августа. Я объясняла, что он не мог противостоять давлению, которое оказывали на него бывшие товарищи по ссылке, и я сама уговорила его не идти на риск, донося на них. Вот почему я подговорила сделать это другого человека, которому, возможно, придется заплатить за донос жизнью.
Это нагромождение лжи имело единственной целью спасти Августа. Я только позабыла об одной детали – выяснить, что думает он сам.
В течение вечера ничего не произошло. Отец отужинал с нами и с самым непринужденным видом говорил на разные темы, касавшиеся поселения. Никакое послание ему не передавали. Все мы отправились спать в безмятежном настроении, которое с моей стороны было чистым притворством.
Вторую ночь подряд я не спала. Приотворив, несмотря на холод, окно, я ожидала услышать крики, которые могли донестись со стороны хижин. Но все было тихо. Буря разразилась только рано утром.
Когда мы собрались за легким завтраком, стражник явился доложить отцу, что между ссыльными и казаками произошла стычка. Отец бросил салфетку на стол и встал.
– Они у меня получат, – бросил он.
Я смутно чувствовала, что этот инцидент как-то связан с заговором, но не могла понять, как именно. Мать заметила мою нервозность и, не зная ее причины, протянула руку, чтобы погладить меня и успокоить.
Отец чуть позже вернулся и занял свое место за столом. Он рассказал, что на одного из ссыльных напали его же товарищи, утверждая, что он пытался их отравить.
– Опять! – воскликнула мать.
– Здесь это дело обычное.
Когда нападавшие схватили предполагаемого отравителя, тот стал кричать, и прибежали солдаты, проходившие рядом с лачугой. Ссыльные отказались выдавать своего пленника, тогда вмешались другие солдаты. Спор вылился в форменное сражение.
– Что вы решили? – спросила я, не показывая, как меня волнует его ответ.
– Я вернул солдат туда, где они расквартированы, и предоставил ссыльным самим улаживать свои дела.
– Что они сделают со своим товарищем?
– Будут судить, вероятно. Они в этом достаточно поднаторели, и я могу на них положиться, когда речь идет об их внутренних распрях.
Потянувшись на стуле, он сделал жест, как будто умывал руки.
– А как зовут виновника волнений?
– Кажется, это человек, который считается вашим поклонником, дочь моя. Еще один. Мне начинает казаться, что вы излишне популярны среди этих бесчестных людей.
– Вы преувеличиваете, отец. Поклонник у меня всего один. Бедняга, и я ничем не виновата в его безумии. Его зовут…
– Степанов. Именно он. Так вот, что-то подсказывает мне, что ваши дорогие ссыльные скоро вас от него избавят.
Я встала, не говоря ни слова. Кровь отлила у меня от лица, и я чувствовала, что сейчас потеряю сознание. Что этот никчемный Степанов мог натворить? Заговор так и не раскрыт, а между тем ссыльные едва его не убили… Может, он распустил язык, предупредил кого-нибудь о своих намерениях? Я поднялась в свою комнату за шубой и меховыми сапогами. Проходя мимо зеркала, заметила, что я бледна до синевы. Через десять минут я услышала, как повозка отца тронулась с места под перезвон колокольчиков. Я знала, что отец собирался в порт. Едва он отбыл, я вышла и со всех ног кинулась к лачугам ссыльных.
VI
В лачугах царило смятение. Ссыльные с замкнутыми лицами входили и выходили. В самых старых домах, где собирались маленькие группы заговорщиков, шли оживленные споры. Стоило им меня заметить, как все умолкали.
Я искала Августа. Он наткнулся на меня случайно, когда шел с опущенной головой, направляясь из одного собрания в другое. Узнав меня, он быстро согнал с лица мелькнувшее выражение досады и заставил себя перейти на ласковый тон.
– Афанасия! Какое счастье… вы меня искали?
Я ухватилась за колкие рукава его толстой шубы. Уходя из дома, я забыла надеть перчатки. Мороз нещадно щипал руки.
– Давайте найдем место, где мы могли бы остаться одни.
Казалось, он не понял моей просьбы, думая, что я жду от него ласки.
– У меня сейчас неотложные дела…
– У меня тоже. Мне
Август огляделся вокруг и с недовольным видом зашагал к лачуге, стоящей немного на отшибе. Мы зашли в нее. Она была необитаемой и служила чем-то вроде склада. Тюки мехов громоздились почти до потолка. От них шел кислый запах плохо выделанной кожи. Но главное, они заглушали звук. Август прикрыл дверь, которая запиралась изнутри на грубо выпиленную деревянную щеколду. Зажег две свечи, стоящие на бочке.
– Где Степанов? – сразу же спросила я.
– Степанов? Почему вас волнует эта жалкая личность?
– Отвечайте.