Кругосветное путешествие короля Соболя

Несколькими днями раньше Афанасия предупредила меня относительно все того же Степанова. Узнав, что она на борту и я удостоился ее любви, несчастный безумец вновь воспламенился. Он попытался очернить меня в глазах Афанасии, остановив ее однажды вечером, когда она шла по палубе. Он вынудил ее выслушать все его наветы. По его словам, я был уже женат в Европе и просто пользовался ею, обесчестив и не имея ни малейшего намерения когда-либо на ней жениться, и так далее. Она заспорила с ним, и в конце концов он на нее разозлился. Он даже заявил, что она такая же скверная, как и я, и он не удивлен нашему решению составить чудовищную пару, которую ждет неизбежный мрачный конец. Его выходка отчасти нас насмешила. Но Афанасия была убеждена, что Степанов на этом не остановится. И оказалась права.

Мы шли курсом на юго-запад. Согласно очень неполным картам, которые я увез из Большерецка, нам предстояло покинуть широту Алеутских островов, бывших продолжением земель Аляски, и переместиться в широты, простирающиеся к югу от Камчатки до севера Японии.

Во время этого долгого плаванья мы могли рассчитывать только на имевшиеся запасы пресной воды и пищи. На последней стоянке мы выпекли хлеб и сделали из испортившейся муки лепешки. Мы загрузили восемнадцать бочек воды, но я опасался, как бы жара в тех областях, куда мы направлялись, не покоробила обручи и они не потекли. Чтобы избежать нехватки воды и еды, я распорядился ввести ограничения. Мы не пробыли в плаванье и двух дней, когда передо мной стала собираться толпа пассажиров. Выйдя из их рядов, крайне возбужденный Степанов приблизился ко мне.

— Мы голодны! — закричал он, вызвав угрожающий гул толпы позади себя. — А когда мы едим соленую рыбу и лепешки, от которых перехватывает дыхание, нас мучает жажда.

Я хорошо его изучил. Обычно он бывал кроток и почти безучастен. Но когда его охватывало безумие или он ощущал поддержку толпы, то уже не помнил себя. Он забывал про свой маленький рост и щуплое телосложение и как будто раздувался от того могущества, которым, по его мнению, наделяло его большинство. И уже ничто не могло его остановить.

В данном случае он выпустил на волю силы, совладать с которыми был не способен. Это его нимало не тревожило, он продолжал подстрекать остальных, разжигая смуту. И вот, пока он говорил, из трюма донеслись глухие удары: разгоряченные речами Степанова люди, не дожидаясь моего ответа, стали пробивать бочки с водой. Другие, еще больше осмелев, обнаружили бочонки с водкой и принялись напиваться. Степанов в окружении этих людей смеялся как одержимый. Его безумие било через край. Я велел тем, кто оставался мне верен, не препятствовать вакханалии. Когда все уже были пьяны, Олег и его люди схватили Степанова и закрыли выход на палубу. Мы слышали, как в трюме продолжалась оргия. Я приказал привязать зачинщика к бизань-мачте. Только к середине ночи шум у нас под ногами утих. Ранним утром мы смогли открыть трюм. Люди, сраженные алкоголем, валялись на затопленном полу. Увы, охватившее их безумие не пощадило бочки с водой, нетронутыми остались только две. Я велел вытащить этих несчастных на палубу. Свежий воздух привел их в чувство, и они начали осознавать, что натворили. Я знал, что означали происшедшие беспорядки. Следовало готовиться к жестоким страданиям, а то и к смерти. Так я им и сказал.

Услышав мои слова, они стали смотреть на море, покрывшееся белыми барашками под порывами ветра. Ни единой птицы, ни единой плавучей водоросли, ни тени на горизонте — ничего, что давало бы надежду на близость земли. Они поверили мне, когда я объявил, что плыть придется еще многие дни, а то и недели, прежде чем мы увидим берег.

Тогда они стали плакать, на их лицах замелькали свойственные пьяницам гримасы. Потом принялись искать жертву, чтобы умилостивить небо, и попросили меня предать смерти Степанова, которого обвинили во всем происшедшем.

Я не мог решиться убить того, с кем мы прошли через столько испытаний и кого я считал первой жертвой собственных слабостей. В качестве приговора я объявил, что отныне он будет в нашем сообществе изгоем и ему будет отдана самая грязная работа на кухне.

Нас ждала тяжелая расплата за их жалкие ребяческие выходки. Больше двух недель мы плыли по неспокойному морю. В тех редких случаях, когда на горизонте появлялись острова, штормовой ветер не давал к ним приблизиться. Однако дождей не было, и мы не могли собирать воду небесную. Запасы провизии истощились, а пресной воды было так мало, что отчаявшиеся пассажиры пили морскую и заболевали.