Кругосветное путешествие короля Соболя

Это были до крайности тяжелые дни. Стоял декабрь, шли сильные дожди. В Луисбурге, у края моря, все превратилось в сплошную воду: морская смешивалась с разлившейся половодьем речной и с потоками, хлещущими с неба. Поднимаясь к Долине Здоровья, люди испытывали ощущение, что уходят в облака. Пастбища были окутаны маревом, вдоль склонов сползали холодные туманы.

У Афанасии подходил срок рожать. Две туземные женщины постоянно дежурили рядом с ней, принося еду и помогая в бытовых делах. Влажность, от которой набухали растения, оказала свое воздействие и на тело Афанасии: в последние недели ее живот увеличился до такой степени, что она не могла долго стоять, ее ноги отекли и распухли.

Вокруг все пока было спокойно, но мои шпионы доносили, что секлавы, поддерживаемые арабами, ждали только окончания сезона дождей, чтобы приступить к боевым действиям. Они отправляли посланцев во все племена, предлагая присоединиться, когда они перейдут в наступление. Я чувствовал, что наши друзья-туземцы в нерешительности, они колебались, начинался разброд. Роптать стали и мои люди. Нельзя было исключить возможность мятежа. Я узнал, что некоторые солдаты получили предложения от туземцев: те обещали им спасение жизни и отправку на Французский остров на торговом корабле при условии, что они откажутся сражаться за меня.

Я все еще не решался переговорить с Афанасией. Она взяла инициативу на себя.

До одной из женщин племени самбаривов дошли слухи о пророчествах обо мне. Она открылась Афанасии, а та однажды вечером, когда я сидел у ее изголовья, взяла меня за руку и сказала:

— Друг мой, мы оба ненавидим суеверия, и я знаю, как велико ваше желание вести нас, ориентируясь лишь на свет разума. Однако случается так, что приходится отложить принципы в сторону до лучших времен, ибо сейчас не время следовать им.

На ее лбу блестели капли пота. Она была очень бледна. Я боялся, что лихорадка отнимет у нее силы, необходимые, чтобы произвести на свет наше дитя. У меня на глаза навернулись слезы: я чувствовал себя виноватым, что обрек ее на подобное существование. С крыши из пальмовых листьев с мрачным шумом стекала вода. Наступила ночь, и комната освещалась только тусклым огоньком масляной лампы.

Несмотря на утяжелившую ее тело водянку, лицо Афанасии исхудало, впавшие щеки обтянули скулы и рот. Губы высохли от лихорадки. Она говорила с трудом, и мне пришлось наклониться, чтобы разобрать слова, которые она произносила.

— Я знаю, что они принимают вас за короля, — сказала она со слабой улыбкой. — И они совершенно правы. Если бы спросили моего мнения, я бы сказала… что вы этого достойны.

Я сжал ее руку и поднес ее заледеневшие пальцы к своим губам.

— Скажите им, что это правда, — продолжала она, приподнимаясь. — Я знаю, что не следовало бы. Но у нас нет выбора.

Она положила руку на живот и посмотрела в пустоту, как будто существо, которое должно было из него выйти, было уже здесь, перед ней.

— Нужно думать о нашем ребенке. И потом…

Она помолчала, будто прислушиваясь к внутреннему голосу.

— И потом, кто знает, возможно, это самозванство пойдет во благо.

И хотя сейчас с присущей ей скромностью она это отрицает, я полагаю, что она видела намного дальше меня — начиная с того мрачного вечера и все, что случилось потом и что привело нас сюда.

На этом наш разговор оборвался. В тот же вечер у нее начались роды.

В то время когда она, отгородившись от всего мира, целиком отдалась рождению ребенка, я объявил сбор вождей острова, которые находились по соседству, и приказал вызвать остальных. Наутро я открыл кабарру и попросил вождя самбаривов объявить о моем истинном происхождении. Тот встал и официально признал меня потомком Рамини. Я подтвердил его слова и объяснил, что до сих пор не хотел заявлять о себе, чтобы по справедливости судить о поведении каждого племени. Но сегодня, перед лицом войны с секлавами, я прошу их поддержки уже как ампанскабе. Предвидя опасения некоторых вождей, я объявил о прощении тех, чьи племена когда-то участвовали в убийстве Рамини.

Повисло долгое молчание, потом все встали и торжественно обещали мне поддержку. Они будут биться вместе со мной в предстоящем сражении и клянутся, что отвергнут любой союз с секлавами.

В полдень меня провозгласили королем Мадагаскара. Чуть меньше часа спустя меня позвали к постели Афанасии. Разрешившись от бремени, она прижимала к себе нашего сына Шарля.

IV

Незадолго до начала боевых действий я узнал из письма, которое доставил зашедший в нашу бухту корабль, о смерти короля и восшествии на престол Людовика XVI. Похоже, в министерстве тоже начались перемены.

Эта дополнительная неопределенность не добавила мне спокойствия. Вот уже много месяцев я не получал распоряжений из Версаля и знал, что отныне главной заботой правителей Французского острова станет наша погибель.