Кругосветное счастье

Они еще продолжали стоять в недоумении и восторге посреди подвала, когда до них донесся слабый из-за отдаленности и винтообразного распространения звука сигнал дверного звонка. Жужелица радостно подпрыгнула, потянув за поводок и побежав наверх в коридор и оттуда — к дверям, выходящим на заднее крыльцо. Там стоял белый, напоминающий кита лимузин. Тот самый, который отвез два месяца назад Лену Уитмен в госпиталь на операцию. Тот самый, потому что Эдуард Поляков накрепко запомнил шофера-негра в форменной фуражке с желтой окантовкой. Только на этот раз Лена выбежала из лимузина и легонько поднялась по каменным ступенькам крыльца. Оттуда она подала знак шоферу, что он свободен уезжать в гараж. И тут же наклонилась и подставила ладонь золотоглазому жуку, куда тот с готовностью забрался.

— Здравствуй, умница, — рассмеялась Лена Уитмен и погладила жука по спинке. Поляков замер в оцепенении. Сашенька Тверская уставилась в Лену Уитмен, как в зеркало. Хозяйка дома, казалось, не была ничуть удивлена.

— Здравствуй, сестричка, — обратилась она к Сашеньке. — Вот мы и встретились. Нас разлучили совсем малышками в детском доме где-то под Тулой, кажется, поблизости от Ясной Поляны. Лев Толстой позаботился о будущих сиротах. Меня оттуда забрали богатые американцы — судовладелец Уитмен и его жена, которая вскоре умерла. Как только мне исполнилось восемнадцать лет, Уитмен женился на мне и завещал всяческие богатства в акциях, золоте и драгоценностях, которые в его роду скопились за триста лет существования судовладельческой фирмы «Ньюпорт-лайн». Теоретически я владею всеми этими богатствами, а практически, кроме денег в банке и ежегодных отчетов моего менеджера, не видела ничего. Особенно драгоценности, которых я так и не смогла найти.

— Вот они там! — воскликнула Сашенька и попробовала перехватить поводок, за который Лена Уитмен держала Жужу. Но та не давалась. Да и хозяйка дома Эдгара По не отпускала поводок. Поляков не знал, что сказать, потому что в его планы вовсе не входило делиться найденными богатствами с кем бы то ни было, включая Сашеньку Тверскую и хозяйку дома Эдгара По. Он предпочитал молчать, наблюдая за предполагаемыми сестрами-близнецами. Сашенька же Тверская была готова довольствоваться хотя бы частью богатств, обнаруженных в подвале. А для этого она с готовностью предложила Лене Уитмен версию своей жизни, которая сводилась к тому, что она, горько проплакав несколько месяцев после разлуки с любимой сестричкой Леной, смирилась, получила высшее образование в Московском университете и была принята в аспирантуру университета Сан-Диего. История ее учебы в аспирантуре под началом Эдуарда Полякова нам известна.

— Вы же не будете с ними судиться? — запальчиво сказал карлик Карл, появившийся из подвала и прочитавший дерзкие мысли Эдуарда Полякова.

— Естественно, до суда дело не дойдет. Тем более что с одной из них, а быть может, с обеими я обручен, — парировал Поляков.

Сашенька молчала. А Лена Уитмен была искренне удивлена.

— Проще простого, если предположить, что вы обе однояйцевые близнецы, то есть эмбриологически — один и тот же организм, разделенный последующими командами генов, — отпарировал Поляков.

— Ну, знаете, профессор, не кажется ли вам, что предложенная гипотеза заходит слишком далеко?

— Что же вы предлагаете? — спросил Поляков запальчиво.

— Вы берете из подвала столько драгоценностей, сколько поместится в ваш портфель, и немедленно покидаете Провиденс. Карл, помоги профессору и проводи в аэропорт, чтобы убедиться! — приказала она карлику.

Поляков и карлик Карл нырнули в подвал.

— А ты, сестричка, оставайся жить в моем доме. Есть у меня на примете один молодой писатель с кафедры литературного мастерства. С ним ты забудешь своего Эдуарда Полякова навсегда.

Наконец Лена Уитмен обратила внимание на золотоглазую Жужу:

— Ты, моя красавица, когда Поляков уедет, закрой до поры до времени дверь в подвал. Да так, чтобы и комар носу не подточил.

Май 2009, Бостон

Герман и Лизанька

Однажды небольшая компания русских эмигрантов ужинала у профессорши-славистки из местного университета, ирландки, да к тому еще и вегетарианки, влюбленной в Россию и русскую литературу. Наверняка и вольтерьянки, не столько из-за любви к Вольтеру, сколько из сочувствия писателю-модернисту, свалившемуся тогда в тяжелом недуге, а до этого опубликовавшему роман «Вольтерьянцы и вольтерьянки». Но рассказ не об этом. Не о Вольтере. И даже не об Аксенове. Обликом профессорша-хозяйка (серо-сивые волосы пучком на затылке, выпуклые глаза, набухшие сливами веки, тяжелая шея) напоминала Надежду Константиновну Крупскую, жену и соратницу вождя революции.