Кругосветное счастье

— Случилось это лет порядочно тому назад. Я буду и в мемуаре выступать под моим реальным именем Владимир. Был тогда пятнадцатилетним подростком. Жил в коммунальной квартире на Большом проспекте Петроградской стороны Ленинграда. Квартира была переделана из барской многокомнатной и роздана хлынувшей в северную столицу революционной накипи, которая улеглась за четверть века мирного строительства, войны, блокады, сталинского террора и хрущевской оттепели. Так что в квартире осел разнообразный люд: криминальные завоеватели дармового жилья, мирные переселенцы из русских деревень и еврейских местечек, их потомки, и те, кто поселился позже, обменяв свои комнатухи в дальних местах города и его предместий на один из лучших районов Ленинграда. Соседкой через стенку с комнатой, где я проживал с моей матерью, была старушка дореволюционных времен, когда-то сестра милосердия Георгиевской общины, а после октября семнадцатого — медсестра в районной поликлинике. Сначала вместе с ней жил весьма пожилой музыкант, ее брат. Я запомнил его на всю жизнь: высоченный, длинноволосый, согнутый старостью, как колесо телеги: впору катить по дороге. Он и докатился до эстрадного оркестрика в кинотеатре «Великан», игравшего для развлечения публики за полчаса до сеанса. Потом старика выкатили прочь за равнодушие к народному репертуару. Я часто болел, и старый музыкант приходил ко мне посидеть, подать чаю, поболтать. Иногда он приносил виолончель и разыгрывал музыкальные пьески. Скажем, Полет шмеля или Танец с саблями. Однажды, когда я выкарабкивался из скарлатины, старик заразился, тяжело заболел и умер. После умершего осталась виолончель в черном деревянном футляре, который, как гроб, сестра-старушка вынесла на вечный покой в коммунальную кладовку.