Круиз с покойником

Она задергалась у меня в руках, пытаясь спрыгнуть на пол и приступить к трапезе немедленно. Дулька всегда голодна и готова к принятию пищи в любое время суток. Вот разбуди ее среди ночи и предложи поесть, тут же вскочит и побежит на кухню. Правда, никто таких экспериментов с ней пока не проводил — нельзя же собаку перекармливать, но думаю, что если ей предложить, то не откажется.

Я насыпала в мисочку сухого корма и стала стягивать с себя одежду — сначала Димкин джемпер, потом платье.

— Господи, как же я устала, — сказала я сама себе, — будто бы вагон картошки разгрузила (Можно подумать, что я когда-нибудь разгружала вагоны с картошкой.) — Спать, спать, теперь только спать. Нет, сначала в душ, а потом спать.

При слове «спать» Дулька оторвалась от своего ужина и, подняв голову, грустно на меня посмотрела. Ей-то опять спать было уже не в радость, она и так целый день проспала. Я с сочувствием посмотрела на собаку и отправилась в ванную.

После душа мне несколько полегчало, и я решила проявить человеколюбие, то есть собаколюбие, и вывести Дульку прогуляться на свежий воздух. Облачившись в джинсы, свитер и кроссовки, я подхватила под мышку собаку и вышла из каюты. Коридор был пуст. Кажется, все уже спали. Впрочем, откуда-то еще доносились приглушенные голоса.

— Пошли, Дульсинея, немного прогуляемся, — сказала я собаке и стала подниматься по лестнице на верхнюю палубу.

Здесь наверху уже тоже никого не было. Музыка не играла и свет в окнах кают-компании не горел.

Мы прошлись с Дулькой вдоль борта яхты и немного постояли на корме. Я держала собаку на руках, чтобы ей лучше было видно окрестности. Хотя видеть особо было нечего. Берега в темноте едва просматривались, а встречных кораблей не наблюдалось. Но Дулька особенно никуда и не всматривалась. Она сосредоточенно нюхала воздух и фыркала. Всю нужную информацию она получала посредством носа — маленькой черной пуговки.

— Нравится? — спросила я у собаки. — Ну тогда пойдем еще пройдемся.

Мы прошлись вдоль борта назад, потом снова вернулись на корму, потом прошли вдоль другого борта.

Все окна кают, выходящие на верхнюю палубу, были темными.

Все, кроме одного.

Чье это было окно, я не знала, да мне это было и неинтересно.

Я не собиралась проходить мимо этого окна, дабы не смущать обитателей каюты, и, не дойдя до него метров пяти, повернула назад.

Однако я-то повернула, а вот Дулька пробежала дальше.

Кричать, звать ее ночью я не решилась и поэтому, слегка пригнувшись, прошмыгнула мимо окна вслед за собакой.

Но когда я пробегала мимо светящегося окна, то услышала голоса — мужской и женский. Женский голос был едва слышен, и его я не узнала, а вот мужской явно принадлежал Кондракову.

За окном ссорились.

«Не иначе, как это каюта Кондраковых — подумала я, догоняя собаку. — Бедная Вероника! Теперь ее Кондраков полночи пилить будет за то, что та выходила куда-то с капитаном. Он такой. Впрочем, она сама виновата — не надо было выходить замуж за старого да богатого. А то сначала окрутила старого дурака Кондракова, а теперь с молодыми красивыми капитанами по углам прячется. Эх, бедный Кондраков!»

Теперь мне уже было жалко Кондракова.

Я догнала собаку и, подхватив ее на руки, пошла назад. Пригибаться я уже не стала, а просто быстро прошла мимо окна. Там по-прежнему ругались, и я услышала обрывок фразы, выкрикнутый истеричным голосом:

— Ради благополучия сына я пойду на все!..

Голос принадлежал женщине. Но поскольку говорила она в запальчивости, то кому принадлежал этот голос, я опять не поняла. Впрочем, кому же он мог принадлежать, если это была каюта Кондраковых? Разумеется, Веронике. Однако у Вероники вроде бы детей нет. Хотя... кто ее знает? Может быть, она была уже замужем и не раз, и от предыдущих браков у нее есть дети. И теперь она чего-то хочет от Кондракова.

Потом я услышала голос Кондракова, который выкрикнул в ответ, что он сам убьет Веронику.

— О господи, — выдохнула я, — какие бразильские страсти! — И рысцой побежала вдоль борта «Пирамиды».

Вернувшись в каюту, я быстро разделась и юркнула в постель. После ночной прогулки меня слегка потрясывало и спать совсем расхотелось. При этом почему-то было грустно. Я всегда расстраиваюсь, когда становлюсь свидетельницей чьих-нибудь семейных разборок. Хотя, казалось бы, какое мне дело до этих Кондраковых и их проблем. Однако, вот поди ж ты...

«Вот черт, — лежала и думала я. — И за каким лешим понесло меня на эту палубу? Спала бы сейчас и ничего бы не знала про все это кондраковское семейное счастье».

Я полежала еще некоторое время с открытыми глазами, поворочалась с боку на бок, но потом усталость все же взяла свое, и я наконец уснула.

Однако проспала я совсем немного — меня разбудил телефонный звонок.

В первый момент, когда я вскочила с постели, спросонок никак не могла понять, где я вообще нахожусь, что это за маленькое помещение и как я сюда попала.

Наконец вспомнив, что нахожусь на яхте и вечером мы праздновали здесь отцов юбилей, я стала шарить руками по столу в поисках своего мобильника, который надрывался где-то совсем рядом.