КРУК

– Вольф?.. Был. Я же говорила вот этому Кузьме… Вольф приходил с поэтом, с Павлушей… Что у вас творится?.. Почему моя внучка – плачет?! – Магда смотрела на Кузьму с гневом и ужасом.

– Да я так и сказал, что Вольф – был!

– В чем же дело, Соня?.. Вольф тебе кактус принес, вон на окошке стоит…

Соня, подвывая, юркнула в альков и там затихла.

Магда тяжело опустилась на стул, тоже на тот самый, на котором накануне сидел Вольф, а только что – вот этот Кузьма.

«Никто. Ничего. Не знает», – совершенно спокойно и тупо повторял про себя Чанов. Наконец он встал и сказал:

– Магда, я бы еще раз чаю попил. Пойдемте на кухню.

И они пошли, причем Магда опиралась на руку Кузьмы.

Тут пришел из школы голодный и румяный пан Рышард, познакомился с Кузьмой и сообщил, что из времен года больше всего любит зиму, разумеется, в России. Поев, продемонстрировал свой карт без глушителя. Тем временем как-то неожиданно вплотную надвинулись сумерки, уже и не ранние, Кузьма пошел вытаскивать из алькова Соню, сам застрял в спальне, и только когда уж совсем придвинулась ночь и рында требовательно пробила трижды, он привел ее чего-нибудь поесть. Все собрались на кухне…

Вот тогда, в тепле и уюте, под светящимся над круглым столом абажуром сам собой возник в голове Кузьмы такой вопрос: оставаться ли ему здесь ночевать?..

Кузьма заглянул в глаза Магды и заметил какую-то невысказанную мысль. Рыська, отужинав, с независимым и сонным видом пошел к себе, а Магда встала и сообщила:

– Что-то мне нехорошо. Пойду. Спокойной ночи.

«Он что, здесь живет?» – возможно, подумала Магда.

«Я что, здесь живу?» – спросил себя Кузьма, не смог ответить и посмотрел на Соню. Она как будто отсутствовала, ковыряя вилкой длинную золотую шпротину, любимую свою еду.

И в эту смутную минуту у него в кармане зазвонил телефон. Звонила Янька. Голос у сестры был какой-то придушенный, и еще вода там, у нее, журчала.

– Привет, это я.

– Привет.

– Ты собираешься сегодня домой?

– Еще не знаю. А что?

– Лучше бы пришел.

– Да что случилось?..

– Мама что-то нашла в отцовском кабинете. Ну, в общем, у тебя…

– Что нашла?

– Не знаю. Только ясно, что на нее сильно подействовало. Я из ванной звоню. По-моему, маме плохо. Ты бы пришел…

– Ладно… Пока.

«Ну, вот я и не живу здесь, – подумал Кузьма, оглядывая большую и подробную кухню Магды. – Я живу дома». Он посмотрел на Соню и увидел ее взгляд. Такой, как перед прошлой ее гордой уходкой. Кузьма испугался, тут же стремительно обошел круглый стол и, совершенно легко и свободно опустившись перед Соней на пол, уткнулся лицом ей в колени.

– Я вернусь, – сказал он. – Завтра. Просто узнаю, что с мамой, и вернусь. – Он глянул ей в глаза, снова чего-то испугался и добавил: – Бога ради, никуда не исчезай.

И он ушел.

Перед уходом записал на листке со стихами Вольфа свои телефоны – домашний и мобильный. А в своем мобильном сохранил домашний телефон Сони. То есть он сделал все, как должно, так ему тогда показалось…

Но когда шел от Сони Розенблюм к себе домой, то все твердил одну берестяную грамотку из века тринадцатого, застрявшую в нем: «От Микиты к Анне. Пойди за меня – я тебя хощу, а ты меня».

Вернувшись домой на Ленинский проспект, Кузьма увидел, что мама и впрямь на взводе, но она ничего ему не сказала и не спросила ни о чем, а уж Янька и подавно молчала. Не принято у них было… Кузьма вошел в свою комнату – бывший папин кабинет – и внимательно все оглядел. Эсэсовский бункер был закрыт и покойно стоял под кроватью. «Розовощекий павлин» с надписью на титуле «На-все-гда!» спал под подушкой. Никаких подозрительных и новых для мамы предметов в комнате не было. Разве что книжка «Нелинейность времени» лежала на отцовском столе, голубея своей скучной тетрадной обложкой. Рядом с книжкой сверкала куда более занятная и волнующая вещь – небольшое стеклянное яйцо с впаянной в него двойной спиралью ДНК. Его подарил отцу на шестидесятилетие сам Кузьма. Он купил яйцо на Арбате, у конкурентов, и на отца оно произвело впечатление. «Из такого что-нибудь да вылупится! – сказал отец. – Небольшой динозаврик. Или зеленый пришелец. Или унитарная теория поля…» Подержал его в ладони, да на своем столе и оставил. Но мать тогда яйцо пропустила, внимания не обратила. Вряд ли заметила и сегодня. Стекляшка, игрушка…

Не буди спящего

Четырнадцатого октября в час пополуночи, так и не поняв, зачем пришел домой, Кузьма залез под свое верблюжье одеяло. Он не волновался и по Соне не тосковал. Он просто спал без задних ног сном убегавшегося щенка.