– Официально место, в которое мы отправляемся, называется CERN –
Чанов промолчал.
В зале отлета в середине монолога Блюхера возник Дада. Он слушал Блюхера рассеянно, как бы присутствовал на уже пройденном уроке.
«Значит, смена парадигм… – думал Чанов, идя на посадку. – Ну, что ж, не хуже, чем матрешками торговать»…
CERN оказался тихим и даже пустынным местом. Такси катило мимо металлического штакетника, за которым видна была череда разновеликих, но однотипных зданий, вполне скромных и вполне солидных. Уже почти стемнело, но небо еще отражало низкими облаками закатившееся солнце. Окна в домах не светились, но отражали закат. Шофер такси затормозил возле бюро пропусков. Путешественники высадились на белый плиточный тротуар, как полярники на льдину, Блюхер отдал молчаливому молодому человеку в окошечке какую-то бумагу и три паспорта. Тот все это вернул и выдал три белых пластиковых карты – ключи от CERN. Эти карты одну за другой съел автомат у входа, просканировал, проурчал удовлетворенно и выплюнул; решетчатая калитка в штакетнике распахнулась бесшумно. Молодые люди вошли на территорию смены парадигм.
Они брели, теплые от водки и шашлыка, по безлюдному городку, по рассекавшей его неширокой дорожке, выложенной в шахматном порядке серыми и белыми плитками. Наконец замерцал впереди некий остров света, и даже негромкая музыка полилась, какой-то фокстротик легкомысленный. Блюхер оглянулся к спутникам и радостно сообщил:
– Не иначе – подарок Санта-Клауса! Рождество, каникулы… заведение не должно бы работать…
Он уже бежал мелкой рысцой, и спутники припустили следом, любопытствуя, что там светится в потемках. Оказалось, что светится типичная советская «стекляшка»: плоское здание со стеклянными витринами вместо стен.
– Здешняя столовка! – крикнул, добавляя ходу, Блюхер. – И местный клуб.
Все было почти как дома. Однако стекла были абсолютно чистые, их и видно практически не было. А входная дверь – вращалась. Но публика, но музыка! Хрипло, как с древнего патефона, звучала «Рио-Рита», а люди говорили по-английски или по-русски, да хоть бы и по-японски, но народ, безусловно, был родной. Чанов
Сотни две таких вот мужчин сидели за столами с пивными кружками и пластиковыми тарелками, на которых золотился картофель фри.
– Блюхер! – окликнул Василия Василиановича длинный парень. – Вот не ожидал! Сюда давай!
Блюхер радостно кинулся на зов. Парня звали Слава, он запросто говорил Блюхеру ты и Вася, а спутникам Васи крепко пожал руки, даже не глянув в лицо. Вася со Славой заговорили, как в пинг-понг бросились играть.
– Когда приехал? – Сейчас. – Что нового на Плюке?[27]
Грид гридится? – Да ну его! Не гридится ни хера. Вот приехал с Робертом посоветоваться… А что «Атлас»? – Ползет по-тихому. Ты Кульбера видел? – Сейчас от него. А ты в Гатчину так и не съездил? – Не отпустили…Не только Длинный Слава, но и Большой Вася забыли про Кузьму Андреича и Давида Луарсабыча. Минут через десять Дада и Чанов переглянулись.
– Где здесь гостиница? – крикнул Давид в затылок Блюхеру.
– А что? – Вася глянул невидящим взглядом и снова повернулся к Славе.
Дада, как Дата Туташхиа, встал, навис над Блюхером небритым лицом абрага и негромко произнес:
– Хочу помыться и лечь. – Он посмотрел в невинные глаза Блюхера и добавил заклинание: –