КРУК

Пока Чанов пил чай с блинчиками и вареньем, Блюхер объяснил, что не хотел садиться за руль, но Дада тоже не хотел, и они кинули жребий на пальцах – «камень, ножницы, бумага». Выпало Блюхеру. «Мазда» была красная, старая и могучая. В глухом месте на Старорижской дороге она выстрелила двумя недоумками, покончив, таким образом, свою жизнь самоубийством. Морды вдребезги у всех троих, но именно «Мазда» восстановлению не подлежала.

– Нам повезло, каждый оказался в выигрыше. Уставшая «Мазда» навсегда прекратила насилие над собой, а мы, идиоты, избежали смерти и смертоубийства… и кое-что поняли в жизни… Кажется, это ваша мысль: поскольку мир это подвижное в подвижном, то никто не знает, что на самом деле значат слова – успех, победа, выигрыш… Доподлинно известно только одно…

Блюхер не договорил, поскольку принялся за колбаски.

– Что же? – спросил Кузьма, пытаясь вспомнить, когда это он такое сморозил про подвижное в подвижном. Не вспомнил.

– Ну, вы еще сказали, что выигранное дуриком отбирает благодать и сеет хаос. То есть увеличивает энтропию. В точном соответствии со всеми тремя законами термодинамики.

– Да ну? – не поверил Чанов, с удовольствием рассматривая сытого Блюхера.

– Да ладно!.. Не смущайте меня… – Блюхер покрутил крупной своей и лукавой головой. – Лучше скажите, как это у вас права есть, а машины нет? Тоже разбили?

И Кузьма рассказал, как было у него.

Все вышло из-за мастера Хапрова, который, будучи философом-практиком, бывало что, внезапно выпивал. Особенно загородная осенняя и пустая дорога настраивала мастера на соответствующий лад. И тогда он доставал из внутреннего кармана куртки «мерзавчик» и прямо за рулем высасывал его в три глотка. После чего, глянув на Кузьму туманно и нагло, Хапров сворачивал на обочину, выключал мотор и отжимал ручной тормоз. Рулить под градусом он не пытался. Часа три или четыре, а то и пять длилась хапровская «фиеста». Иногда он просто спал, иногда опята в ближнем лесу искал, и даже находил, но чаще, пока не выветрятся промилле, жег костер на обочине дороги и вел с мрачным Чановым философские и теологические беседы: Книгу Бытия, Новый завет, псалтырь, жития святых, историю православия и, в частности, раскола он знал изрядно. Иной раз он картошечку пек в углях – он всегда возил картошечку в багажнике. А как-то раз Хапров после «мерзавчика» так на воле захорошел и взбодрился, что достал из автомобильных тайников две поллитры. И Чанову с философом пришлось заночевать в «Жигуле» на Старосмоленской дороге… Между прочим, время было сессионное, Кузьма прогулял экзамен и попал на снятие стипендии… Потом как-то случайно выяснилось, что у Хапрова шурин работает в ГАИ. За ящик коньяка мастер пообещал сделать у этого шурина права для Кузьмы Андреича.

– А не грешно? – спросил мастера Чанов.

– Грешно, – подтвердил Хапров. – Придется отмаливать. Но раз уж слово сказал – сделаю.

И сделал. У Хапрова был свой интерес, при внезапной своей отключке от прозы жизни он мог безгрешно расслабиться – трезвый водитель-неофит Чанов в разумные сроки вывозил Хапрова (при его же квалифицированном руководстве) к обитаемой местности, к автобусу или к электричке…

Блюхер выслушал рассказ Чанова с полным пониманием и сказал:

– Вот и нам ваш опыт пригодится. Думаю, пора арендовать машину…

Совсем поздно вечером путешественники побрели от Шарлотки по шахматной дорожке в гостиницу, каждый в свою шкатулку. Очень сытый и слегка пьяный Чанов заметил Блюхеру:

– Какая решительная смена парадигм происходит с нами в этих краях…

Василий Василианович расхохотался. И принялся рассказывать Кузьме, как он моется в своей душевой кабинке: по частям, голову отдельно, руки-ноги отдельно. В пять приемов… Кузьма живо представил себе это – душевая была раза в полтора раза меньше Блюхера… И вспомнил, как на даче в Хмелево мылся по частям в эмалированном тазу. Кусенька обычно халтурил, тогда за дело бралась бабушка Тася… Он вспомнил горечь мыла во рту, вспененную мочалку из липового лыка, шаркающую по спине и по ребрам, бабкины пальцы, теребящие уши и взбивающие пену в густопсовых, отросших на каникулах патлах. Это было ужасно стыдно!.. Но, Боже мой, как приятно на самом-то деле… И возмущение, что с его телом, то есть с ним самим, обращаются как с вещью, правда, ценной, но вовсе не хрупкой, словно он не сам по себе, а он бабушкин – заныло в нем, оказавшись забытой благодатью…

Кузьма увидел перед собой физиономию Блюхера и услышал:

– …мы с вами к термальным источникам съездим, уж там отмоемся. Машину арендуем и съездим… И к Чертову мосту непременно… И в аэропорт гостей встречать…

Бабушка Тася немедленно смылась из чановской головы. Он понял, кого ему, возможно, предстоит встречать, и сразу перестал быть мальчиком на каникулах. Очутился в той реальности, где была Соня… Которой пока не было.

La poste