Крупная рыба

Антон вскрикнул от неожиданности и, стремясь оказаться подальше от этого ужаса, облеченного человеческой плотью, скатился с матраса и на четвереньках пополз в угол. Забившись туда, он во все глаза уставился на мужчину (убийцу), боясь, что, если на него не смотреть, он мигом окажется рядом.

— Ты никому ничего не скажешь, потому что это все, — мужчина обводит плавным движением руки весь подвал, — будет нашим с тобой секретом, дружок.

— Не трогайте меня, пожалуйста, — снова заговаривает Антон, с трудом справляясь с чувством тошноты и головокружения.

Теперь желудок у него сжимается и холодеют ноги. Как будто с каждой минутой, проведенной здесь, становится все хуже и хуже.

Мужчина медленно спускается с матраса, точно так же, как сам Антон, и на четвереньках придвигается к нему вплотную, заслоняя собою свет. Антон зажмуривается и даже закрывает лицо руками: он так делал, когда был еще маленький, когда видел страшный сон, когда Олег ушел.

Пусть это все окажется сном! Пусть это все окажется сном! Пусть!..

Антон чувствует, как мужчина тыкает его в бок. Вынужденно открывает глаза и раздвигает пальцы, все же не отнимая от лица рук. На лице мужчины широчайшая улыбка. Он тыкает Антона в бок пальцем один раз, и второй, и третий.

— Не трогайте меня, пожалуйста, не надо, — мальчик срывается на крик и отползает в сторону.

— А то что?

В голове бьется дурацкое детское «я все расскажу маме», но Антон понимает: ничего ему не поможет, маму он больше не увидит и никогда ничего ей больше не расскажет. Да и не особо часто они друг с другом разговаривали. Вот Олегу он бы рассказал… Вот Олег бы его защитил. Так что Антон не знает, что сказать. В голове пусто и звенит. Горло разбухает от чувства тошноты. На глаза наворачиваются слезы. Он отнимает руки от лица и выставляет вперед в нелепой попытке защититься хоть как-то.

— Я же сказал, что тебе со мной нечего бояться, — раздраженно говорит мужчина.

Похоже, он начинает злиться. Впрочем, тут же его настроение меняется. Он мягким движением отводит пряди челки, налипшие на вспотевший лоб Антона. И в этот момент мальчика начинает рвать. Он наклоняется вперед и обливает убийцу горячей, дурно пахнущей жидкостью. Убийца с отвращением отшатывается, падает, глупо барахтается на полу. Пытаясь сохранить достоинство, он поднимается (но не может выпрямиться во весь рост, уже давно не может, из-за слоев бетона), коротко, почти без замаха, бьет Антона по голове и отходит к квадратному люку в потолке, откуда льется яркий свет.

Антон лежит на полу, чувствует, как медленно гаснет сознание от боли, а вместе с ним и свет, который убийца, выбравшись из подвала, забрал с собой.

* * *

Такое уже случалось. Убийца не был удивлен. Только немного расстроен, что этот друг сломался так быстро. Обычно тошнить их начинало куда позже. Когда было от чего. А тут… Он едва дотронулся до мальчика, ничего даже не сделал. Он никогда не стремился как можно быстрее перейти к играм, всегда старался сначала подружиться.

Убийце даже в голову не приходило, что реакция ребенка абсолютно естественна, а единственный, кто здесь что-то делает не так — это он сам.

Отстирывая рубашку от рвоты, растапливая баню и уже даже перейдя к готовке еды — убийца продолжал обижаться. Обида его росла, росла и росла, заполнив мозг под завязку, пока не вылилась в руки. Он как раз достал тарелку из сушилки, собирался поесть сам, а потом уже пойти и отнести ужин другу.

Намеренно не контролируя себя, он грохнул тарелку об пол. И почувствовал почти физическое облегчение.

Не нужно обижаться, на друзей не обижаются. Он просто попробует еще раз. Наверняка получится лучше. Ведь он столько времени потратил на этого мальчика: месяцы выслеживания, подслушивания разговоров, сочинения легенды. Будет жаль, если такие усилия пропадут втуне.

Он попробует еще раз. А если не получится…

* * *

У Антона уже очень давно ничего не болело. И это было странно. Но не слишком странно. Он постоянно забывал, что это странно. У него с головой вообще странные вещи стали происходить. Как будто он превратился в самого настоящего шизика.

Антон рассеянно поглаживал синяки и ссадины, обводил пальцем полукруглые укусы, задумчиво рассматривал открытые раны, кровь из которых почему-то не текла, и прислушивался к ощущениям в теле. Ощущений не было. Словно он весь сделан из ваты.

Антон не знал, что это значит. Но отсутствие боли ввергло его в состояние почти исступленной радости, которая тускнела только когда он слышал шаги над головой.

Мужчина-который-соврал-что-он-друг-Олега к нему не заглядывал больше. И не приносил еду. Но Антон почему-то не был голоден. Никогда. Наверное, желудок совсем уже к спине прилип, и теперь ему ничего не нужно. Ну и ладно.

Зато ничего не болит.

Правда, скучно. Нет, он очень-очень-очень рад, что тот Мужчина-который-соврал-что-он-друг-Олега, не приходит. Но сидеть здесь тоскливо и печально. Хотя, конечно, Антон сразу понял, что его уже никогда не отпустят. Или, может, если…