Krupnyakov_Arkadii_Est_na_Volge_utes_Litmir.net_259280_original_51f74

деревеньки на рассвете стрельцов догнали, разметали, глянули, в санях никого. Пустые сани были. Аленка — назад, туда, где Минька на всякий случай остался. Подскакала к засаде, когда уже рассвело. Там как раз Минька другой обозик громит. Раскидали охрану, а в ханях снова пусто. Пленные стрельцы показали—увезли Мирона другим путем, через речку Бакарицу. Алена с конниками туда, наперерез, Минька повел своих пеших вслед за ней.

А через час протрусила по дороге хилая лошаденка, сани с рухлядью. На санях торчит мужичонко, совсем без охраны. На эту подводу никто и внимания не обратил. Мало ли таких извозных едет по дороге. Какой-то бедняк тряпье свое перевозит, подумаешь! Ах, если бы знали дозорные, оставленные на всякий случай около засады, что под тряпьем лежит связанный Мумарин, с кляпом во рту. Если бы знали...

Хитер оказался, сучий сын, Ржевский.

Возвратились Аленка и Минька в Судай ни с чем. А утром вся ватага двинулась в сторону Кологрива.

Зима на севере тянется долго. Почитай восемь месяцев. И все время вплоть до весенних игривых ручейков разносились по лесным дорогам, тропинкам и просекам слухи об атамане Алене. То из Кологрива, то из Устюга, то с Вятки-реки. А по ледоходам, когда вскрылись реки, пришла весть, что баба-атаман объявилась на Чердыни, потом в Соликамске. И о Мумарине идут слухи, и об Илейке Иванове.

Везли Мирона долго. В Москве он появился только, перед масленицей.

На первых днях масленицы началась в Москве гульба. Все кабаки распахнулись настежь, город весь, как есть, пьяный. Горланят на улицах песни стрельцы, бегают за молодками, гогочут. Купцы ходят в легком хмельном кураже. Шутка ли — государь объявил всенародно, что с ворами покончено, из северских земель привезен последний мятежный атаман. Как тут не гулять?!

19 марта Мирона приволокли в сыскной приказ. За столом дьяк —лыс, брюхат, борода темнорусая, с малой сединой. На дубовом голом столе горит свеча в медном шандале, на краю примостился подьячий, перед ним

столбец чистой бумаги, чернильница, гусиное перо с обкусанным концом. ■

Дьяк метнул суровый взгляд, спросил: .

— Как зовут?

— Мирон, сын Мумарин.

Не бреши, воришко! Мне только что в разрядном приказе сказывали — Миронко Мумарин ворует у Соли Вычегодской.

— На вас, шантанов, Мумариных хватит.

— На долго ли?

— И детям твоим достанется. У меня, вон, сын растет И зовут его тоже — Мирон.

— Где растет?

— Вот этого я гебе не скажу.

— Узнаем В Юнгинской волости, поди? Ты ведь оттуда?

— Тот Мирон, гы сам сказал, на Вычегде Я совсем в ином месте рожден, а сын от русской женщины произошел. Он с вами и за черемис, и за русских расквитается.

Подьячий перестал писать, долго морщил свой лоб, потом подошел к дьяку, что-то зашептал ему на ухо! Дьяк сказал: «Пошли», — и, обращаясь к Мирону, проговорил:

— Сей подьячий памятью цепок. Он всломнил, что была у нас отписка воеводы Побединского, в которой он извещал, что боярин-де Хитрово дал кузьмодемьянскому черемисину Миронке Мумарину письмо. Скоро Богдан Матвеич сюда зайдет и тебя признает. А пока расскажи: где ты родилси, где шлялси, где воровал и сколько награбил. Чтоб тебя не пытали — говори правду. Все одно тебе ггетля, что б ты ни сказал. Лутше правду.

— Родился я на земле, а где — не помню. Гулял я по лесам, а с кем — не знаю. Бар и дьяков рубил и вешал, не считая, имен не спрашивал. Грабить я не грабил — свое брал. То, что вы, шайтаны, у людей украли. Петли не боюсь, пыток тоже. Я сколько раз смерти в глаза смотрел — мне ли палачей бояться. Больше ничего не скажу.

Возвратился подьячий. За ним вошел приказчик Корнил.

— А боярин не соизволил? .

— Боярин, твоя милость, к государю на пир позван. Награды получать за одоление бунтовщиков. А я осме* лился к тебе сам прийти. Потому как Богдан Матвеич только грамотцу тому черемисину писал, а сам его не видел. Черемисин со мною дело имел.

— Врешь, поди. С чего бы боярин был так добр к нему, если не видел?

— Из-за рухляди. Дорогие шкурки были даны.

— Ты добре того черемисина помнишь?

— Еще бы. Он у меня во дворе ночевал.

— Этот?

— Нет,— Корнил покачал головой.—Тот был волосом рус, низок, а глаза раскосые. И молод был, усы только резались. Не он.

— Кто еще знал его?

— Ключница Аленка. Но она убегла гота два тому.

Дьяк поверил Корнилу. Он пытал черемис немало,

все они были русоволосые. Однако на всякий случай велел отвести Мирона в пыташную ..

Царский пир в честь искоренения «воровства и ша-тости» начался в полдень в Большой Столовой палате. Собралось гостей человек двести Царь с царицей сидели на высоком месте в переднем койне палаты. От них вдоль залы стоял длинный прямой стол, уставленный яствами, вином и имбирным пивом. От двери под углом стоял кривой стол. Это для бояр, воевод и дьяков. Полковников, стрелецких голов и знатных городовых кормили в соседних палатах: Золотой и Малой. У стола великого государя прислуживали стольники Иван Троекуров и Дмитрий Наумов, вина наливал стольник Михайло Голицын, за поставцом сидел боярин Богдан Хитрово.