Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах

Крах ансамбля начался с концерта в Лондоне 10 марта 2003-го. “Знайте, что мы на стороне добра, как и вы, – сообщила публике со сцены Натали Мэйнс. – Мы не хотим этой войны, всего этого насилия, и нам стыдно, что президент США из Техаса”. Так она отозвалась на слухи об американском вторжении в Ирак времен президентства Джорджа Буша-младшего, которое в самом деле началось десять дней спустя. На родине комментарии Мэйнс вызвали возмущение, вскоре переросшее в довольно сюрреалистическую общенациональную кампанию: кантри-радиостанции изымали песни The Dixie Chicks из эфиров, а некоторые даже устраивали торжественные церемонии, где любой мог выбросить в мусор компакт-диски ансамбля или посмотреть, как их уничтожает бульдозер. На церемонии вручения наград Академии кантри-музыки (менее престижная, но тоже вполне статусная премия-конкурент CMA) группу, выступавшую по видеосвязи, освистали зрители.

Поначалу казалось, что возмущение скоро стихнет. The Dixie Chicks были одним из самых успешных кантри-проектов своего времени – разумеется, зрители примут их обратно? Но сбивчивые извинения Мэйнс делу не помогли. Популярный певец Тоби Кит стал основным антагонистом группы: на концертах он показывал фотоколлажи, на которых Мэйнс ручкалась с иракским диктатором Саддамом Хусейном. Чет Флиппо, в прошлом – журналист Rolling Stone, писавший сопроводительный текст к сборнику “Wanted! The Outlaws”, а тогда – редакционный директор кантри-телеканала CMT, написал колонку с критикой высказываний ансамбля: “Заткнись и пой”, – советовал он Мэйнс (позже эта фраза станет заголовком документального фильма о The Dixie Chicks). А участницы ансамбля, в свою очередь, по понятным причинам обратились против жанра, к которому ранее принадлежали. В кавер-стори журнала Time, опубликованной несколько лет спустя, Марти Магуайр сказала, что группа была даже рада избавиться от части своей кантри-аудитории, – то есть исполнительница, писавшая чуть ли не самые популярные кантри-песни предыдущих лет, теперь звучала почти как к.д. лэнг. “Я предпочла бы, чтобы у меня было меньше поклонников, но чтобы они при этом были классными, понимающими людьми, – говорила она, – которые росли и развивались бы вместе с нами, которые оставались бы с нами всю жизнь, а не просто имели наш диск в CD-чейнджере рядом с записями Рибы Макинтайр и Тоби Кита. Такие фанаты нам не нужны, они нас только ограничивают”.

В 2006-м The Dixie Chicks вернулись с альбомом “Taking the Long Way” – успешным, но вовсе не примирительным. Первым же синглом с него была дерзкая композиция “Not Ready to Make Nice”, достигшая четвертого места в поп-чарте и выигравшая три награды, в том числе “Запись года”, на церемонии “Грэмми”. Но в кантри-чарте она осталась на скромном 36-м месте. The Dixie Chicks порвали с кантри, и трудно было винить их в этом. Их выбросили с кантри-радио – фактически подвергли цензуре – за то, что они озвучили вполне мейнстримное (пусть и дискуссионное) мнение на политическую тему. Без них эфиры кантри-радиостанций стали куда менее интересными – но, странным образом, и их собственная музыка, как только они перестали стремиться удовлетворить запросы кантри-аудитории, тоже стала менее интересной. Помню, что меня вся эта история повергла в уныние, потому что выиграли от нее только самоуверенные пуристы со всех сторон. Некоторые поклонники кантри убедились в верности собственных подозрений – мол, The Dixie Chicks всегда считали себя слишком крутыми для жанра, слишком интересничали на фоне певцов вроде Макинтайр или Тоби Кита. Но и подозрения некоторых поклонников группы тоже как будто оправдались: Нэшвилл оказался слишком корпоративно-охранительским, чтобы переварить такой независимо мыслящий ансамбль, как The Dixie Chicks. В современном кантри, получалось, нет места политическому протесту.

Где ваши яйца?!

В одну из весенних недель 1966 года самой популярной кантри-композицией в Америке была “Waitin’ in Your Welfare Line”[23] Бака Оуэнса. Несмотря на заголовок, это не была ни песня протеста, ни даже песня о том, как трудно жить в бедности. Это была песня о любви – слегка юмористическая. Оуэнс смаковал заглавную строчку, словно хороший комедийный панчлайн – и, по сути, она таковым и была: “Я стану самым богатым человеком на свете в тот день, когда ты скажешь, что ты моя // Я изголода-а-а-ался по твоей любви, я стою в очереди за твоим социальным пособием”.