Крупным планом (Роман-дневник). 2007.

- Моряк, моряк, не найдётся ль шёлку,

Немного шёлку для меня?

- У меня есть шёлк, и разноцветный,

Какой угодно, для тебя.

Ты потрудись, моя дорогая,

Взойти на палубу мою.

Но парус снялся и уехал.

Моряк ей шёлку не даёт.

Он про любовь в стране далёкой

Ей песню чудную поёт.

От шума волн и звуков песни

Она уснула крепким сном,

А пробудившись, видит море,

Лишь море синее кругом.

- Моряк, моряк, пусти на берег,

Мне тяжко от волны морской.

- Проси что хочешь, но не это,

Ты здесь останешься со мной.

- Нас три сестры: одна - за графом,

Другая - герцога жена.

А я, моложе всех и краше,

Простой морячкой стать должна.

- Оставь, оставь, моя родная,

Оставь печаль, оставь мечты.

Не быть тебе простой морячкой,

А королевой будешь ты.

Я много лет искал по свету

Тебя, прекрасная моя.

А если знать ты хочешь, кто я,

Я - сын, наследник короля!

От песни, оттого, что уже давно не пела и, может быть, оттого, что песня у нас получилась, у мамы заблестели глаза, порозовели щёки, - она вздохнула и по­хвалила меня:

- А ты, сынок, не разучился петь. И голос у тебя красивый, почему ты не по­шёл в пение?

- Ходил, мама, прослушали и сначала взяли. А потом сказали, нет в голосе металла.Так что петь не буду, только напевать. Я и не стремлюсь. Я не пою, а рас­сказываю песню, стараясь придерживаться мелодии.

- Теперь мало поют. Теперь даже в застолье не всегда поют. А я помню, как мы пели. Особенно после войны. И песни какие были! Теперь не держат песню, не берегут. Даже не знаю почему. Может, у людей мало радости?

- Да, жизнь жестокая. И вместе с тем для многих разгульная, бесшабашная. Мы словно не живём, а лишь примериваемся к жизни. И песен таких, как раньше, нет. Измельчала жизнь - измельчали песни.

- А что делать, сынок? Как возвращать песню?

- Никак, сама вернётся. Вот осознаем, откуда мы родом, кто наши деды, отцы, матери, вот полюбим детей и жизнь - и песня вернётся.

Мы ещё долго разговаривали, пока она не захотела прилечь.

Всякий раз, бывая в Минске, стараюсь поддержать сестру Валентину - даю не­много денег. Они не бедствуют, Валентина и Мишка работают, у мамы неплохая пенсия. Валечка заботится о маме, жалеет её. Иногда помогает Алла, однако из нас троих на Валечке лежит основной уход за престарелой матерью.

Много раз я звал маму в Ленинград, но безуспешно. «Нет, сынок, мне там у вас хорошо только в момент встречи, когда я приезжаю к вам. А уже на следующий день чувствую себя оторванной от дома. У меня там ни родственников, ни зна­комых - никого. И как мне где-то находиться, когда я мыслями всё равно дома?»

2 августа. Петербург. Вернулся и сразу - на дачу.

Мария увидела, что я поморщился, ударившись ногой о лопату, когда подсы­пал песок в её песочницу, попросила:

- Покажи, пожалуйста, ногу.

Я задрал штанину - видна розовая ссадина. Она посмотрела и - тихонько:

- Ничего страшного, давай я тебя пожалею.

Ходили с нею в лес за шишками. По дороге я дал ей конфету. Когда возвра­щались домой, я заметил, что она держит кулачок всё время сжатым. Оказалось, в нём бумажка, которую она не может бросить - некуда. Ну, подумал я, у нас не будет проблем с твоей этикой.

Из Москвы позвонила корреспондент Нина Катаева. Она прочитала «Откры­тый ринг» и попросила дать интервью для газеты «Союзное вече».

14 августа. Умер Тихон Иванович Хренников - один из трёх моих самых любимых композиторов-мелодистов, наряду с Дунаевским и Соловьёвым-Седым. Так же как они, Хренников пришёл ко мне сначала по радио, потом из кино: «Сви­нарка и пастух», «Верные друзья», «Гусарская баллада» - фильмы, немыслимые без музыки. Он любил свою страну, своё дело; он 40 лет руководил Союзом со­ветских композиторов - тогда это был действительно коллектив, в котором почти что каждый - великий!

Под стать композиторам жили поэты-песенники, один из них - Михаил Матусовский:

Шёл ли дальней стороною,

Плыл ли морем я,

Всюду были вы со мною,

Верные друзья...

И:

Через годы я пройду дорогой смелою.

Поднимусь на крыльях в синеву

И отныне всё, что я ни сделаю,

Светлым именем твоим я назову.

Или Александр Гладков:

Догорает свечка,

Догорит дотла...

Спи, моё сердечко,

Ночь, как день, светла.

23 августа. Пригласил в гости своих друзей - доктора биологических наук, автора многих книг о природе и животном мире - Николая Ловелиуса (когда-то мы с ним окончили Ленинградский техникум физической культуры и спорта) и писателя Юрия Туйска, которому, как он говорит, я «дал путёвку в литературу».

Николай Владимирович среднего роста, на пять лет старше меня, в прошлом тоже боксёр, судья международной категории по боксу, хороший рассказчик. Детдомовец, сирота. Отец погиб в 43-м, под Ленинградом, судьба матери ему не­известна. Откуда у него такая фамилия, тоже не знает. Я предположил, что у него казачья фамилия, кубанская, на том основании, что у меня был друг из Красно­дара Пётр Придиус - руководитель Краснодарской писательской организации.

Но Николай Владимирович не согласился - ни в его памяти, ни в сохранившихся документах нет никакого знака, подтверждающего моё предположение.