Крушение

—  Да ничего особенного, папа. Сказала, что зовут ее Клара… Что она вроде бы дальняя родственница, но живет в доме родителей Александра.

Жаманта, сидевший рядом с ними на маленькой кухне, радостно закивал головой:

—  Я тоже слышал, что Сандра ругалась на Клару. Жаманта все слышал.

—  Не мешай, Жаманта, —  прикрикнула Шерли, —  папа со мной разговаривает.

—  Ну, так рассказывай, что еще Сандра про нее говорила, —  подбодрил Клементину дочь.

—  Вроде бы эта Клара – приемная сестра матери Александра, присматривает за домом. Я вот все думаю: если Александр поругался с Кларой из-за Сандры, значит, он ее любит? – Глаза девушки помрачнели.

—  Ты не отвлекайся, говори дальше.

—  Слушай, почему ты все расспрашиваешь про эту Клару? Зачем она тебе?

—  Да просто любопытно.

Шерли наморщила лоб, что-то вспоминая.

—  А еще Сандра сказала, что этой Кларе хороший мужик нужен, чтоб не была такой бешеной.

—  Мужик, значит, нужен, —  задумчиво пробормотал Клементину.

Шерли внимательно посмотрела на него и неожиданно оборвала разговор:

—  Не могу я больше говорить про Сандру. Мы с ней поссорились, папа. Я ведь ей все сказала… Она не имела права так поступать с тобой. Ведь ты хотел устроиться на работу в Торговый центр.

—  Да Бог с ней, Шерли, успокойся. – Клементину поднялся и пошел в фургон. Теперь он знал, что делать.

Вечером следующего дня Клементину пошел к дому Толедо. Долго ходил вокруг, пока не наткнулся на охранника, очень заинтересовавшегося неизвестным человеком. Пришлось Клементину изобразить из себя дальнего родственника, тетка которого, по имени Клара, работает в этом доме. Охранник, может, и не очень поверил, но отпустил, сказав на прощание, что Клары дома нет. Но Клементину своего добился, он затаился у ворот и дождался, когда в дом войдет скромная, худенькая женщина. Клементину вспомнил, что однажды уже видел ее. Женщина входила в приемную доны Анжелы, что была большим начальником в «Тропикал-тауэр шопинге».

Утром следующего дня Клементину оделся с особой тщательностью и внимательно оглядел себя в зеркало. Он уже мало напоминал того озлобленного, неприкаянного человека, который вышел из тюрьмы Сан-Паулу. Шерли приодела его, откормила, и теперь в зеркало на Клементину смотрел обыкновенный мужчина. Вот только глаза у него были странные, да волосы, отросшие после тюрьмы, торчали в разные стороны. Клементину попытался пригладить их, но они упрямо ложились по-своему.

— Папа, —  окликнула его Шерли, наблюдавшая за манипуляциями, —  давай я постригу тебя.

Клементину не стал сопротивляться, а покорно сел на стул, замотался полотенцем и отдал себя во власть Шерли.

Через полчаса Шерли удовлетворенно опустила руки.

Клементину снова подошел к зеркалу: волосок лежал к волоску.

— Слушай, Шерли, я и не знал, что ты так здорово умеешь стричь.

— Да я тут всех стригу, папа. И Агустиньо, и Куколку, и деда. И даже Жаманту, когда он разрешает.

Клементину все еще стоял у зеркала, пощипывая давно не бритую седую щетину.

— Шерли, мне ведь лучше будет без нее?

Шерли улыбнулась, показывая отцу белые ровные зубы:

— Еще как лучше, папа! Садись, я все сделаю.

Еще через полчаса Клементину не узнал себя: из пожилого человека он вдруг волшебным образом превратился в молодого сорокапятилетнего мужчину. Он повернулся к Шерли, ожидая слов одобрения. Но девушка неожиданно кинулась к шкафу, достала выходной костюм Аженора и протянула отцу:

—  Надевай! Деду он не нужен. Так и провисит в шкафу, пока моль не съест. А ты ищешь работу и должен производить хорошее впечатление.

Как ни сопротивлялся Клементину, упрямая Шерли настояла на своем и заставила его надеть костюм.

Ни Шерли, ни Клементину не заметили вошедшего Аженора. Несколько секунд он молча наблюдал, как сын крутится перед зеркалом в его костюме, но его терпения хватило ненадолго:

—  Снимай сейчас же, гад! – Аженор налетел на сына и вцепился в лацканы пиджака.

Клементину отпихнул отца и снял пиджак. Швырнул его Аженору и процедил сквозь зубы:

—  Подавись! Только скажи, за что ты ненавидишь меня?

—  Не намерен перед тобой отчитываться в собственном доме! Это мой дом, и я здесь живу, как хочу.

Клементину вдруг прорвало. Обида за свою неудавшуюся жизнь, за непутевую жену, за двадцать лет тюрьмы, за полное одиночество, за предательство Сандры вдруг прорвалась наружу, и Клементину закричал:

—  А я твой сын, я просидел двадцать лет, и ты даже ни разу ко мне не пришел. Я тебе ничего не сделал! Я ведь убил ее. Ее больше нет!

Аженор презрительно сплюнул.

—  Дурак! Двадцать лет тюрьмы из-за какой-то шалавы!

—  Но зато я отомстил!

—  А я говорил тебе, я все время говорил тебе: не женись на ней! Я предупреждал тебя, что любой может поиметь ее без всякой женитьбы.

Они совсем забыли про Шерли, которая стояла тут же и с ужасом слушала их. Но им было не до нее. Слишком много слов накопилось у них друг для друга за эти долгие двадцать лет. Сил сдерживать их больше не было, и они кричали, пытаясь докричаться друг до друга, словно два глухих человека.