Покидая Лейпциг, Наполеон послал к Сен-Сиру гонца, передавая маршалу приказ выходить из города, пока есть время, спуститься по Эльбе, соединиться с гарнизонами Торгау, Виттенберга, Магдебурга и Гамбурга и угрожать вражеским тылам и коммуникациям. Если бы это удалось, Сен-Сир мог бы собрать 150-тысячную армию; этот план был вполне осуществим и мог бы задержать, если не сорвать вовсе, приготовления союзников к вторжению во Францию в 1814 году. Но в 1813 году Наполеона преследовали неудачи. Его гонец был схвачен, и Сен-Сир не получил приказ. Протестуя против подлости союзников, этот человек-загадка, бывший актер, недоучившийся художник, опытный чертежник и инженер, повел свои разоруженные корпуса в Чехию. Для него, как и для генерала Раппа, война кончилась.
Имперские перспективы были равно неблагоприятны и в двух других регионах — в Северной Италии и Северо-Восточной Испании. В Италии положение принца Эжена становилось с каждым днем все более критическим. Как только Австрия в конце августа присоединилась к коалиции, генерал Гилл ер с 60-тысячной армией пересек Тироль, готовый отвоевать Ломбардию и Венецию. Имея только 40 тысяч новобранцев, Эжен был вынужден отступить, но обстоятельства были бы не столь угрожающими, если бы он мог доверять Каролине Мюрат, по-прежнему без устали плетущей интриги в Неаполе, далеко к югу от оборонительных линий вице-короля. Эжен отступил за Тальяменто к Адидже; в числе его врагов теперь оказался и его тесть, король Баварии. Надеясь привлечь Эжена на свою сторону, король послал к нему особого гонца* с письмом, в котором предлагались очень выгодные условия, но Эжен, в отличие от Мюрата, был человеком чести. Он встретил посла в деревне под Вероной и принял его со всей полагающейся учтивостью, но, прочитав письмо, доставленное посланником из Франкфурта, тихо сказал: «Мне крайне тягостно говорить „нет“ королю, моему тестю, но он требует невозможного». Затем, велев накормить гостя, он ушел писать ответ: «Я глубоко тронут тем, что вы помните обо мне и проявляете такую доброту, но для меня совершенно невозможно хоть на дюйм отступиться от линии поведения, которую я избрал для себя. Я скорее пожертвую будущим счастьем своим и своей семьи, чем нарушу принесенные мною торжественные клятвы». Для нас, жителей другой эпохи, этот ответ может показаться сентенциозным, но в то время его бы таковым не посчитали. В сущности, Эжен де Богарне в этом письме выразил свое понимание солдатского долга. Отвергая предложение, он автоматически отвергал и обещанную ему корону Италии. Точно так же он вел бы себя, если бы ему предложили трон Наполеона. Неверно, что купить можно каждого человека; продаются многие, но не все.
Кое-что компенсировало ему отказ. Эжен сохранил самоуважение, а также уважение и любовь жены, к которой ее отец тоже пытался подступиться. Беременная и снова отделенная от мужа войной, в письме своему брату-кронпринцу она заявила, что сохраняет верность Эжену и Французской империи. Ее династический брак с Эженом превратился в истинную любовь. «Я принесла себя в жертву ради спасения Баварии и своей семьи и никогда не пожалею об этом, — писала она с горечью, — но чем же меня вознаградили? Тем, что заставляют просить милостыню для себя и для детей. Бог послал мне ангела в образе мужа. И только в нем мое счастье».
Эжен с подозрением наблюдал за Мюратом еще с того времени, как год назад король Неаполя бросил свое место во главе уцелевших участников русской кампании, но для человека его характера было трудно осознать масштаб предательства Мюрата и Каролины, совершенного ими сейчас, когда империя разваливалась на глазах. До самого последнего момента (несмотря на намеки посланника баварского короля) Эжен питал смутную надежду, что Мюрат приведет ему на помощь своих неаполитанцев, и Наполеон, должно быть, тоже надеялся на это, так как он разрабатывал планы объединить две итальянские армии и отправил в Неаполь своего шефа полиции Фуше для оценки реальной ситуации. Для Фуше поездка оказалась бесплодной. До Франции дошли известия, что неаполитанская армия вошла в Рим и Анкону и направляется в Верхнюю Италию. Английский флот захватил Триест. Иллирийцы и тирольцы восстали. И даже Ломбардия колебалась. Эжену с фланга угрожали Тиллер и собственный тесть, с тыла — старый товарищ по оружию, и вице-король отступил на Минчио. Теперь уже не шло речи о соединении французских войск и нападении на Австрию, пока армии Габсбургов были далеко, на Рейне. Все, что оставалось Эжену, — держаться, пока есть силы, и действовать в соответствии с обстоятельствами.