– О нет! – и возражение Тессия звучит на удивление пылко. – Дело не в том, Летучий. Ночи мои отрадны… Я вот что расскажу тебе, Селий. Теперь оказывается рядом со мной ночами… одна и та же всегда. Как это так оно происходит? Не знаю. Может быть, это я сам отыскиваю ее на Круге. Каким-то образом, безотчетно… Она – та самая, которую я встретил в первую мою ночь, как родился! Она чуть выше меня, но это крупное тело стройное и легко, как воздух… как ветер, Селий! По крайней мере, такими я всегда вижу ее движения. Но наши объятия это нечто, что я назвал бы… лаской мудрого камня. Как может быть камень – ласковым? Ах, не знаю… Но просто наступает момент, когда уже тело камня – то есть озаренного Круга, пульсирующее неслышимой нашей музыкой – и ее тело… сливаются во одно…
– Ты так подробно рассказываешь мне, друг, все то, чего в беседах богов принято лишь касаться. Желаешь ли, чтобы я попробовал вместе с тобой гадать, которой же из богинь принадлежит это тело, встречающееся с твоим все ночи? Не буду даже пытаться. Не потому только, что за такие гадания полагается богам смерть, и я не хочу быть пойман с помощью какого-либо Искусства нашего проницательного царя (пусть кто-нибудь другой станет жертвой, которая сопровождает, как правило, рожденье нового бога)… не потому только! Мне это дело представляется безнадежным – честно тебе скажу: твое описание не подходит ни одной из наших богинь, разве только какую-то я все еще не знаю. Вот, говоришь, она немного повыше ростом, чем ты. А, между прочим, природа не обидела тебя ростом! Столь крупной женщины, как я могу судить, сейчас среди вышних нет… Кто может быть тогда постоянной спутницею твоих ночей? Разве что… – Летучий примолкает, задумавшись. – Я слышал от богов, Тессий, что будто бы души ушедших вышних, да и простых, витающие над Островом, бывают иногда застигаемы энергией Огневого Круга. И в этом случае… они обретают плоть! И пляшут вместе с живыми, участвуя в наших Играх. И могут всё… но время их ограничено. Нестойкие их тела распадаются с первым лучом рассвета… Пожалуй, это скорее всего и есть решенье твоей загадки. Но если я угадал – берегись! Объятия таких гостей сладостны, но опасны. Мне доводилось однажды слышать…
– Постой же, неугомонный! Ты хочешь меня отвлечь, пересказывая очередную историю, какими ты так богат… а мы ведь в кои-то веки подошли к сути! Мертвая? Нет, что-то говорит мне: это никакой не гость из мира теней. Она такая же, как ты или я. Просто, может быть, она предпочитает уединение днем. Возможно, она из той породы богов, которая хочет знать только Лабиринт – и Ночь… Селий, как я несчастен! Потому что я хочу знать ее, а это невозможно никак! Я словно невозвратно прохожу в моей жизни мимо чего-то, для меня очень важного. Допустим, даже я угадаю ее случайно. Увижу лицо какой-нибудь из богинь, и сердце вдруг подскажет: она! Но все равно это была б лишь догадка. Все не было бы полноты обладания! Будь то в телесной близости или в ласке духовной. Потому что они, эти близости, не сливаются во одно!
Лицо Летучего изменяется.
Хотя не меняет он, вроде бы, ни расслабленной своей позы, ни, даже, выражения лица.
Но Тессий не замечает. Он высказал сокровенное.
Что было полуосознанным, что существовало долгое время лишь наподобие напряженных и темных вихрей ума и сердца – вдруг получило выражение в звуках. Родилось. Обрело словесную плоть.
И слово это полагает начало, и оно делается опорой бога в какой-то новой начинающейся для него жизни. И Тессий продолжает, волнуясь:
– Как можно двум до предельной глубины ясности говорить о чудесах мира и Лабиринта? Как можно до конца, до дна излить душу, если ты не уверен: это ли вот самое тело трепетало в твоих объятиях?… Был ли закипающий огонь жаркий у вас единственным на двоих?!
– Тессий… – выдыхает летучий бог после продолжительного молчания. – Ты, видимо, одержим. Желаешь ведать одновременно лицо и тело. Для бога это преступно. ДОЗВОЛЕННОЕ ЧЕЛОВЕКУ ЗАПРЕЩЕНО БОГУ – надпись, начертанная на краеугольном камне самого основанья Острова! Лишь утверждаемый на таком фундаменте он – Блаженный. Желаешь расшатать этот камень?