— А почему нет? У твоего внука появился бы отец, и дочь была бы не одна и счастлива.
— Как же так?.. Они же троюродные!
— Ну и что? Разве так не бывает?
— Вообще-то, бывает. У евреев много таких браков.
— Не только у евреев. Чарльз Дарвин был женат на двоюродной сестре, они прожили счастливую жизнь и наплодили много детей.
Упоминание о детях совсем озадачило Павла:
— Ты думаешь, у Лили с Алешей могут быть дети?
Августа засмеялась:
— Как ты растерялся. Нет, о детях я не думаю. Это абсолютно их дело.
— Но, Авочка, твоя мысль… Это все так неожиданно… — Павел замолчал, и видно было, что задумался о чем-то, а потом сказал: — Я вот думаю, что Маша сказала бы на это?
Августа поняла, как далеко в прошлое уходили его мысли, она обняла его:
— Я уверена, что Маша была бы рада за них. Это вы, мужчины, не думаете о таких делах. А вот Маша думала бы. Мне кажется, что Лиля тоже все больше думает об этом.
Но говорить об этом с Лилей она ему не разрешила:
— Мы не имеем права намекать им на такое решение. Это их жизнь, их судьба.
70. Первые ласточки
Моня Гендель придумал новую хохму и разыгрывал ее в трамвае или троллейбусе. Стоя в мрачной, молчаливой толпе пассажиров, он вдруг неожиданно обращался к кому-нибудь и деланно наивным тоном громко спрашивал:
— Извините, вы не слышали, цены на мясо и масло не понизились?
Обескураженный пассажир или пассажирка смотрел на него растерянно:
— О чем вы говорите?
— Я говорю, мясо и масло еще не подешевели?
— Почему они должны подешеветь? — удивлялся собеседник.
— А как же, ведь говорили, что повышение цен будет временное.
Сказав это, Моня тут же выходил из вагона, а вслед ему люди горько усмехались и начинался глухой ропот:
— Подешевеют, как же! Держи карман шире. Все средства на заграницу разбазаривают, а нам скоро жрать нечего будет.
Никита Хрущев заверял в своих выступлениях: «В стране уже наступила полная победа социализма», «нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Но среди людей царило полное разочарование и нарастало недовольство властью, никаких улучшений никто уже не ожидал, остряки изощрялись в анекдотах про Хрущева.
Больше всего недовольство проявлялось в прибалтийских республиках. После окончания войны с Германией в Литве, Латвии и Эстонии прошли массовые аресты, тысячи людей были сосланы в лагеря. В республики было переселены русские, что только добавляло градуса к озлобленности коренных жителей. В Прибалтике, особенно в Литве и Латвии, оставалось много евреев, которые вернулись после войны, хотя многие переехали в Польшу, по соглашению между правительствами, принятому в 1945 году.
Моню послали в Минск с лекцией от общества «Знание». Вернувшись, он возбужденно рассказал Алеше:
— Тема лекции «Есть ли жизнь на Марсе». Ну, я почитал журнал «Наука и жизнь», еще что-то. В общем, подготовился. Приехал в Минск, город все еще частично разрушен со времен войны, недавно начал отстраиваться, улицы глухие и темные, в магазинах шаром покати, — все прилавки пустые. Однако для евреев это все же своя земля, и после войны они снова там поселились. В аудитории вижу много длинноносых лиц. Им, понимаешь, все надо знать, и про Марс тоже. Ну, читал я эту лекцию, помороки забивал, мол, по научным данным на Марсе, возможно, есть вода, и значит, может быть, жизнь, которую дает вода. Закончил лекцию, спрашиваю: «Будут какие-нибудь вопросы?» Поднимает руку один старик, конечно еврей, и спрашивает: «Вот вы говорите, что на Марсе есть жизнь. А скажите, в Минске когда-нибудь жизнь будет?» Это же усраться можно! — Моня закончил рассказ своей любимой присказкой. Потом продолжал: — Но есть потрясающая новость. Я проехал из Минска в Литву и там узнал, что литовские евреи начали эмигрировать в Израиль.
Алеша поразился:
— Эмигрировать в Израиль? Стало возможным уехал, из Советского Союза? Как им это удалось?